Николай Добронравов - Светит незнакомая звезда

Ну, а мы стали старше и проще.
Нам теперь не до новых красот.
Мы идем по березовой роще.
Как тебе эта роща идет!
Всё нам помнятся юные годы…
И теперь этот лес и жнивье.
Вся родимая наша природа —
вот любимое платье твое.
Родилась ты на солнце у Волги.
Помнишь ты, как пылал Сталинград.
И в тебе эти волны не смолкли,
в каждой ноте и нынче звучат…
Ветряные просторы родные.
Волжский плес… Заливные луга…
Как ты любишь цветы полевые!
Как идет тебе Волга-река!

Лишь в голосе сердца такое раздолье,
Что вольным напевам внимает судьба.
И слушают птицы,
И слушает поле,
И слушает небо тебя.

Сегодня в России мелодиям тесно.
Со сцены покорно ушли голоса.
Но ты моя радость,
Но ты моя песня,
А все остальное – попса.

Сейчас наша песня уходит в подполье,
Сейчас наша песня почти не слышна.
И только надежда
На вольную волю
Разбудит людей ото сна.

Я знаю, я верю, что ты не уступишь
Ни сладостной лести, ни злу, ни рублю.
А сердце не купишь,
И счастье не купишь,
Не купишь улыбку твою.

Мы нынче живем приземленно и пресно.
Забыли мы небо и звездную даль.
Но ты моя радость,
Но ты моя песня,
И свет, и полет, и печаль…

Так пой, дорогая! Последней любовью
Озвучена наша земная судьба.
И слушают птицы,
И слушает поле,
И слушает небо тебя.

Понимаешь, одни… мы остались одни,
отзвенели и песни, и здравицы…
А друзья наши прошлые, словно огни,
в отдаленной тени растворяются.
Мы с тобою их видели только вчера,
как всегда, энергично здоровыми.
Все расписано мудро у них. Им пора
поспешать за кумирами новыми.
Может, что-то сумели открыть и они,
может, нас посчитали пижонами
за нахлынувший холод.
В осенние дни
и леса, и слова обнаженнее…
Обнаженнее сердца отрывистый стук
сквозь аккорды мелодии молкнущей.
Слишком долго и нежно плясали вокруг
дифирамбов веселые полчища.
Все мне кажется: в зиму откроется дверь,
мы от серых снегов не укроемся.
Все привычней для нас ощущенье потерь,
все труднее мы с кем-нибудь сходимся.

Понимаешь, одни… мы остались одни…
Значит, надо быть проще и бережней.
И солгу я тебе, что, как в давние дни,
все прекрасно у нас, все по-прежнему.

Пусть сегодня мы одни. Ты немного отдохни.
Золотая ты моя, золотая.
В эти сумрачные дни непогоду не вини.
Пусть остались мы с тобою одни.

Не волнуйся, не грусти. Не волнуйся, не грусти.
Золотая ты моя, золотая.
Душу чистую спаси. И лампаду не гаси —
Вспомни истинных святых на Руси.

Были непогодь и мгла. Ты одна меня спасла.
Золотая ты моя, золотая.
Мою душу поняла. Всех врагов отогнала.
Незаметно чем могла, – помогла.

Как умел я – так и пел. Что хотел я – то и пел.
Золотая ты моя, золотая.
Черный ворон присмирел. Я пока что уцелел.
Только песню увели на расстрел.

Ты прошла сквозь гарь и дым
светлым ангелом моим.
Золотая ты моя, золотая.
Божьим промыслом храним,
я сниму печальный грим
И останусь молодым-молодым.

Сиять божественным свечам!
В своей России, как в изгнанье,
все пишет Пимен по ночам
свое последнее сказанье.

Он нежность к родине сберег.
А в сердце гнев, как брага, бродит,
Одна лишь Истина, как Бог,
его рукою дряхлой водит.

Лампада тусклая горит.
Стол окроплен святой водою,
И ангел Памяти парит
над головой его седою.

Из храма изгнан и с ТВ,
он под хоругви Веры призван, —
не потакать людской молве,
а верить правде. Верить жизни.

Ведь люди поняли уже,
что наша правда растерялась,
что в каждой нынешней душе
так мало Господа осталось…

Что наших предали отцов —
потомков даже не колышет.
Героям плюнули в лицо —
вам все равно, – но Пимен пишет.

Ему забыться не дают
и низость лжи во власти высшей,
и безнаказанность иуд.
Старик все пишет, пишет, пишет.

Он верит: преданность и честь
мы все ж навеки не отринем.
На каждого монарха есть
непресмыкающийся Пимен.