Псой Аполлонович П…нин - Прохихикали космос

Нет! Ненасытными солнцами брызнь,

И токуй, чтобы кровь, наконец отхотев, отдохнула,

И ликуй – кровь не хочет. Без отдыха хочет. Всю жизнь.

***

Я люблю тебя, женщина! Странно, я даже не знаю тебя.

Помоги, помоги мне, любимая, в недра царственные поглубя

Всё моё. Я не знаю, кто ты. Неужели и впрямь это – Ты?

Невероятно всё это, до трещинки самой, до потаённой черты,

Помоги мне, пойми,

Мы когда-то здесь были, пойми,

Даже помню, мы были людьми,

Я мужчиной, ты женщиной…

Нет!

Ничего здесь приличного нет,

Ничего здесь нет личного. Свет.

Только ночь. Только Ты. Только свет.

Слышно? Нет?

Я ору в твои недра,

И свет —

«Ты-ы, ты-ыы, ты-ыыы!..» —

Разъяряет утробное – «не-еет!..»

***

Серпом по яйцам – искры, пересверки!..

Умонепостигаемы манерки

Нежнейшей на поверке, блин, мадам,

Кокетство изуверки по природе

Совсем не злой, совсем не вредной вроде,

Игра на грани брани «дам-не-дам»,

Сейчас не дам, а завтра дам, пожалуй,

Или, пожалуй, нет, с поправкой малой,

Сегодня дам, но позже, завтра нет,

Пойми же, политес, свиданье с мужем,

Не любим, нет, по соглашенью дружим,

Черёд сегодня завтра дать ответ,

Серпом по яйцам? Нет же, не хотела,

Зачем же, ля-ля-ля, родное тело,

Зачем же издеваться, блин, ля-ля,

Уважу, подожди, позжее ляжу,

Сейчас – никак, ни-ни…

Запарил, мля!

***

Не приближайся. Опасно для жизни. Женщина смерть.

Яма для семени, морок змеиный, могила. Пожалуй,

Стоит себе приказать хоть однажды – не сметь

Принимать ближе к сердцу, нежнейшую даже, ужалит,

А дурные круги наркотой растекаться пойдут,

Словно радиоволны – так пьяно, так сладко, так больно

Эта мука в тебе разольётся, что как на последний редут,

Грудь на грудь побредёшь на её бастионы невольно.

Победит. Выпьет кровь и убьёт. Затворит в земляное нутро,

Даже память свою о тебе похоронит, как семя…

Прободав литосферу, сквозь мантию, магму, вагину, ядро

В космосе, с той стороны, зернозвездием вспыхнешь со всеми

И – под серп снова ляжешь, в лугах, где за роспуском розовых жал

Вновь занежит она. И убьёт, выпив кровь. Уж такая повадка.

Знал же, знал же всё это! А вот, снова семя своё не сдержал.

Больно, больно всё это, приблизиться… больно уж сладко…

Милая, милая, кровка твоя зелена ли

На весенней, на так и не ставшей заре,

Что же ты ранишься, рваные рвы заклиная,

И завывая на диком ночном пустыре?

Посмотри, золотая моя, неприкаянная,

Как царапаться трудно кровинкам – горят коготки!

Или не видишь, не больно тебе, нарекаемая

Кошкою драной в ночи, побирушкой тоски?

Ржавые краны скрипят из подветренной полости,

– «Эй, э-ге-гей, берегись! Не сгори фонарём среди звёзд!..»

Всё простил бы, но только не медленной подлости

Изводить живу-кровь, возводя сухожилия в рост.

Переплавы коррозий, извитья, прожилья чугунные,

Это всё, что осталось от песни, от сказки лесной?

Будьте прокляты, выродки, изверги, тихими гуннами

Эту девью волшбу заточившие в ад заводной!

Только смерти не надо, есть ветки, есть память реликтовая,

Так извейся в огне, снова выплавись, вновь затворя

В жилы кровь, и не бойся, что кровь, перелитая

В мою боль, станет нашею, станет наутро – заря.

* * *

Железный взор валютной проститутки

Мне разрывает сердце. Погоди

С насмешками, читатель. Кроме шутки,

Ее простое сердце разгляди.

Росла девчонка, русую головку

Ей гладили, косички теребя,

Читали про сороку про воровку

И загибали пальчики, любя…

У «Интуриста» дерзким бюстом к солнцу

Стоит и загибает, шемела,

Пальчонки на руке – тому японцу

Дала. Дала гасконцу. И саксонцу

Дала. А вот сызранцу – не дала.

Он хлеб не сажал. Он кашку не варил.

Мужичков – сажал. Делов – наварил.

Таких делов – от смеха подыхали,

Когда с трибуны, хныча, говорил.

Ни стати, ни валюты, ни походки,

Колхоз в долгах… читатель, друг, постой,

Сама принципиальность патриотки

Мне надрывает душу простотой!