Владимир Коробейников - Строки про жизнь. Стихи

И легкою станет моя душа,
и звонким – мое тело.
Тогда я узнаю, что есть благодать
и мудрость, и правое дело…

запасный выход
и молоточек
еще найти бы такую точку
чтоб враз ударить
и вдрызг стекло
чтоб выйти туда
где светло и тепло
а здесь в салоне
жарко и душно
и ты понимаешь
никому нужен
и то что время твое ушло
и это нисколько не смешно
но все над тобой
почему-то смеются
туда где любим был
уже не вернуться…

Дай-ка сяду я рядом с тобой.
Положи-ка мне лапы на плечи.
Языком оближи, полечи слюной —
сразу станет мне много легче.

Ты в восторге, ты любишь меня.
Для тебя я – лучший на свете!
Друга верного славно обнять —
мы с тобой словно малые дети!

Я подергаю чуткие ушки твои,
потреплю твою милую морду.
Побегу, а ты меня догони.
Порезвимся, как будто мы молоды.

Но немного, дружок, пробежали с тобой.
Запыхались и оба устали…
Да, стары, и пора уходить на покой,
хоть не все еще зори встречали…

Я прошу – ты еще поживи.
Обещаю – и я постараюсь.
И не плачь, веселее хвостом верти.
Что со мной? Я куда уплываю?

Есть люди жизнерадостные,
а есть и жизнепакостные.
Улыбкою первые светятся.
Вторые исходят злом.

А есть нитудынисюдышные.
Они равнодушны к ближнему,
болтаются на поверхности
И не уходят на дно.

Как мало их – жизнерадостных.
Как много их – жизнепакостных.
Но больше всего нитудынисюдышных.
Не веришь? Смотри вокруг!

Но есть еще загребущие.
Они как коровы жующие.
Для них этот мир прекрасный —
с сочной травою луг.

Сам на себя оглянулся.
Сам себе ужаснулся.
Хоть не корова жующая,
Но не сподвигнут на лучшее…
И уж совсем непонятно мне —
да что же я делаю тут?

Простите все, кого обидел —
в гордыне правды я не видел.
Прости отец – твой блудный сын
был эгоист – ведь он один.

И хоть я очень изменился —
суровой жизнью полечился,
но, все равно, в долгу остался
теперь пред дочерью своей.
И, как бы я не извинялся,
вердикт один: душой – злодей…

Жизнь промчится под иль над,
точно – никогда!
Планы в «молоко» летят,
в прошлое года.

Оглянуться хватит ль сил —
сердце заболит.
Тот, кем быть обещан был,
сам собой убит.

И на кладбище надежд
серый крест гниет.
А убийца как-то меж
тем и тем живет.

Оглянуться хватит ль сил —
сердце заболит.
Тот, кем быть обещан был,
сам собой убит.

Кручу я пленку старую —
года восьмидесятые.
Родители не старые,
и мы едва женатые.

Жена моя красавица,
и даже теща стройная.
Мне все на пленке нравится —
там жизнь наша привольная.

Вот мы в пруду купаемся,
на карусели кружимся,
Природой наслаждаемся,
на даче дружно трудимся.

Вот наша кроха милая!
Ползет она, старается.
Головку держит с силою.
Как славно улыбается!

Шажочки ее первые —
еще движенья робкие.
Судьбы листочки белые.
Души цветочки тонкие.

Кручу я пленку старую.
Года восьмидесятые.
А рядом внук мой славный,
пока что маловатый…

Друзья мои, чего же вы хотите?
К чему стремитесь вы, мои друзья?
Опять в делах, торопитесь, летите…
Остановиться почему нельзя?

А я прошу совсем, совсем немного —
совместной теплой долгой встречи
за чашкой чая, а не у порога.
Пока не вечер, еще не вечер…

«Так не грусти, – мой ум мне говорит, —
И радуйся тому, что ты имеешь».
Но плакала душа моя навзрыд,
и сердце бедное от тяжести немело.

Вот воля резко вздернула узду,
но чувства всё несли, несли куда-то.
Мой голос провалился в хрипоту,
и я пропал, казалось, безвозвратно.

Как слаб я – человек, как подчинен
случайностям в судьбе своей незрячей.
Но кто-то спас меня и снова обращен
лицом к лицу напастей предстоящих…