Константин Болдырев - Настроения

Настало ужасное время года.
Конец и начало качаются плавно,
Бросаются снежностью в поисках главного
Конец и начало всесущей природы.

Я вас обнимаю, проживших во мне,
Руками тяжелыми, в поисках тряски,
Во власти приблизившейся развязки,
Где нет ничего – только бешеный снег.
Он липкий и вязкий,
Как множество сот,
Попавших в одну непрерывную связку,
Разящую жалким удушьем забот.

Настало счастливое время суток.
Предпраздничных дней и дразнящихся сэтолок.

Начало устало,
Конец ополчился,
Мой год папиросой ночной пепелился.

Придирчивость форм, неподвластность агонии,
И прочее разума выпестовыванье
Во мне годовалым ребенком взвизгнуло —
Как много души из души моей изгнано!

Я пробудиться хочу и познать
Кому я должен измеченность сонности,
Кто сведущ в моем обладании склонностью
Губить ни в чем не повинную мать?

Из тех, кто лепит меня по кубикам
Нервных созвездий и нервных цепей,
Кто эти звезды рассыпет по кубрикам? —
Явна бессмысленность якорей…

Снег бесконечен и вечен, наверное;
Если бы только знала зима —
Тогда – по лицу, считая неверным,
Теперь – по мозгам, полемично-нема.

Снег беспричинный и падает мирно,
Строя кристально-сизую трель…
Я никогда не узнаю мира,
Где не изведана зримость потерь.

Какой все же глупый весь этот снег…
Там – атмосфере – нужна вода,
Она ведь умрет и умрем мы все,
Пусть обратно идет – туда!

Но снег беспричинный и падает мирно,
Будильником тенькает нбземь и в воду…

Будильник звонит, пора в магазины, —
Какое ужасное время года.

Растянутое до незнбчимости время…
Прислушиваюсь к ощущениям —
Слышу:
Кровь в сосудах
Похмельем дышит,
Возносит к Будде
и будит Ницше.

Не вдруг ощущаю, как здесь —
на геоидовидной планете
Рождаются дети,
И матери плачут,
отдав из себя,
Чтоб завтра смеяться и
Верить в удачу.

И сердце стремительно-стойко колотится,
Будто капли роняет на дно, колодца – Бух!…
А между ударами думаешь дэмалку – ,
Хватит ли в небе воды, чтоб без умолку – Бух!?

И не успеваешь додумать, как вдруг:
Бух! Бух! Бух!

Разгонно и мерно,
До скверности верно.
Туда;
В ореоле взбесившемся
зори,
Несоизмеримо-огромное поле,
Ржаное поле,
И два рассудка, нарассуждавшись вдоволь,
Носятся друг за другом вдоль
этого поля,
Превратившись в два полюсных пула.

А после вдруг – восшествие солнца,
И ты кричал ему: «Здравствуй, мордастое солнце!»

А солнце рвет на тебе рубашку и гложет
Твою тоже ржаную кожу;
И ты опять ему что-то кричал…

А тут…
Лежишь без всяких начал,
И чувствуешь в ритм устающему сердцу,
Что, вроде, Всевышний-то осерчал,
Что ты во хмелю и что некуда деться.

А множеством раз эту дурь заучив,
Прогнанных сонмов гной,
Ловишь в себе тривиальный мотив —
Хочется лета зимой.

Слишком громкие секунды
Заползают между нами,
Заполняют все пространство,
А ведь громко говорим.

Нас большое разобщенье
Протащило за собою
Закоулочками странствий.
Мы безропотны за ним

…Будто все немые сроду…

И в потугах просветленья
Друг о друге ищем, ищем
Хоть каких-нибудь открытий,
Прямо щупаем насквозь.

Вот ведь – что ж это за нбпасть? —
Все промахиваем мимо,
И в мгновения соитий
Ощущенья снова врозь.