Где вспышка заполняет пропасть,
Там под ногами есть реальность, твердь,
Её ты ощути, потрогай,
Ты убедись, а стало быть – поверь.
Материи вокруг не так уж много,
Иллюзии не меньше, чем полно,
Искусственное слово – полотно,
И голос твой – всего один лишь Логос.
И он звучит, всего один из многих
В твоей материи, согбенной в позу лотос,
И видит Бог, что он хорош, весьма.
Всё есть материя: луга и даже – поле,
Особый вид, бытийствует доколе —
Там бездна мстит пред натиском ума.
Там бездна мстит пред натиском ума —
Всему терпению находятся пределы,
Она и есть предел – не делится алмаз,
А если делится, то это лишь полдела.
Была б она безвидна и пуста —
Не всякой пустоте находятся объятья,
Но корень зол грядёт ночною татью,
И осквернить пытается уста.
Усталость неба сокрушит металлы,
Разделит плоть на души и менталы —
И мы в основе не увидим дна.
И мы упрёмся в муторную вечность,
И где-то там в наряде подвенечном
Сгущается над преисподней тьма.
Сгущается над преисподней тьма,
Та, что привычно нам отметилась над бездной,
Не просто ночь, а из ночей – чума,
А зачумлённому, увы – не соболезнуй.
Не просто зло – безудержный обман,
Искомый вакуум научных предрассудков,
В запутанности квантовой застукан
Псилоцибический воистину дурман.
Гарцуют тьмы сферические кони,
Пустынный демон лепит на жаргоне,
А кошка Шрёдингера обретает строгость.
Там жмёт эйнштейново суровое пространство,
Там жжёт вина и сон о постоянстве,
Но свет упрям, ему противна кротость.
Но свет упрям, ему противна кротость,
И он бунтует против, а не за,
Неведения ужас режет стропы
И проницает разум, не глаза.
Он невозможен в возгласах: да будет!
Но – вероятен сонм координат,
Где он горит и тьмою не объят,
Не вездесущ и мысленно не блудит.
Он избирателен в степенном прометействе,
Он обличает, он – педант в судействе,
И в приговорах злом не ограничен.
И милостью нисколько не расширен,
Он ясность там, где слепнут дебоширы,
Где разум совести – гарцующий опричник.
Где разум совести – гарцующий опричник,
Он есть сознания курьёзный феномен —
Нейронов ли, аксонов ли отличник,
Большого взрыва ли задумчивый фронтмен?
Себя бы осознать, да сопоставить
С чужим, если сие возможно – Я,
Немыслимая лёгкость бытия
Со всею непреложностью заставит.
Ты сам себя померяешь и взвесишь,
Не ровен час, что мирозданье взбесишь,
Явившись сам себе на той горе Масличной.
И ты поймёшь в саду олив подлунном,
Что мироздание устроено разумно:
В сеченьях золотом пространства симметричны.
В сеченьях золотом пространства симметричны,
Что задаёт нам жизнь и её рост,
Ход эволюции из микрокосма в личность,
И смерти неизбежный холокост.
И это ль вы находите разумным?
Ту мясорубку миллиардов поколений
Природы злой, не ведающей лени,
Чья выбраковка даст не ум, но сумрак?
И это ли покажется логичным,
Что счастье в этой жизни единично,
Что ищут его, сбившись с ног?
Разумный замысел – да верится с трудом.
Пусть промышляет тот, чья плоть наш отчий дом:
В печалях триединожд Бог.
В печалях триединожд Бог —
Сочувствую, молитвенно пленимый,
И уважаю выбор тех дорог,
Пути которых неисповедимы.
Понятно, что над миром супервайзер
Весьма большой – ему видней,
Но рушатся миры в избытке дней,
И кайзер шепчет ласково: покайся.
Что очевидно всякому патрицию:
Рабу – рабыню, Богу – теодицею!
И доказательство к извечной теореме:
Раз веришь в то, что дико и абсурдно —
Оно верно, и в духе, и структурно,
Где истина помножена на время.
Где истина помножена на время —
Нам, к сожалению, увы, и сразу – ах!
Временщики мы, крохотное племя,
Живущие в мехах, но не в веках.
Нам истина избыточно упряма,
А быть могла бы колка и пряма,
Но из телесного не выбраться ярма
Покуда матрица рисует голограмму.
И даже если бы смогли б её украсть —
Украсили б и веселились всласть,
И не создали небу бы полемик.
Читать дальше