Что тебе приготовить, любимый?
Может ты хочешь пирог?
Или барана сварить в кастрюле
Или ты выпьешь компот?
А хочешь станцую, как Саломея,
А потом расскажу тебе стих
О том, как живут в борделе
Красивые дивы-жрицы.
А хочешь, я буду пьяная?
Но только красиво пьяна.
Шальная, распутная, наглая
Любовница, друг, жена.
Могу рассказать истории,
Могу тебе ноги омыть,
Помазать тебя магнолией
Себя молоком облить.
Могу побежать с тобой в поле,
Потом спалить к чертям дом,
А после снять фильм-историю
О том, как пошла в Содом.
Грехи свои там сжигала,
Как ведьм жгли на костре.
Мужчины желали рьяно,
Как один оказаться на мне.
Да, всё это глупости, милый
Сегодня ты только один.
Я просто налью текилы,
И вновь прошепчу: «Господин».
А где-то твоя лампадка
В окошке семейном горит,
Супруга любимая с милым
Исследует космос с орбит…
Мы сидим в кипе старых вещей
Статуэтки, часы, картины,
Слоновое кресло, груды камней
Иконы, книги, светильник.
Расписной, деликатный набор
Девятнадцатого, вроде бы, века,
Зеркало в рамке екатерининских дней
И пудренница, как в стихах поэта.
И мы вдвоём. И я и он
И мысли мои вьюгой кружат
Тут на секунду: «Вдруг он мой?
А вдруг уж очень будет нужен?»
А он сидит ни сном ни духом,
И кроксы меряет свои.
И слушает меня, и слушает,
Как я несу всякую чушь.
Про то, как жизнь меня толкала,
Про то, как я любила и ждала,
Про то, как я любимого бросала,
Про то, как я сошла с ума.
Про то, как я бежала со свиданья
На третьей станции метро,
Про то, как я напилась в баре
Про то, что не произошло.
Потом я мерила серёжки
И любовалась на себя,
А он сидел за реактивом
И ничего не замечал.
И эти самые картины,
Как зрители в театре пьес.
Смотрели тихо, молчаливо
Как-будто знали мой «привет».
Потом мне в голову спонтанно:
«Что привело меня сюда?
Любовь, отчаянье, страданье
А может просто суета?
А может нечего мне делать,
А может слишком много дел?
А может это снег с Арбата
Так на меня подействовал?
И в этой странной мизансцене
Я постигала суть себя
По глупости совсем сказала,
Что мы всего лишь с ним друзья.
Ты рисовал меня, словно ангела-
Белые крылья, атласный наряд.
Святой называл цыганкой,
И одел меня в ласковый сад.
Красивые были линии
Выстраданы тобой.
Цветок, окутанный инеем,
Арабский узор золотой.
Как синюю птицу, сияние,
Летящее в небе Исландии,
Как балерину кружащую
В воздухе белым пламенем,
Как последний портрет Мадонны,
Что не сравнится с Кало,
Как бриллиант короны,
Который искали давно.
Ты рисовал безудержно.
Капельки с шеи стекали твоей,
Краски пестрили, как кружево
Руки дрожали грешней.
Долгие годы упорства
Создан шедевр тобой.
Я не уйду так просто,
Сердце возьму с собой.
Я не скажу тебе: «Браво!»
И не попрошу на бис.
Музу, что нарисовал
Я заберу. Не злись.
Я же там в лучшем виде-
Характер, душа и свет.
Ты рисовал красиво
И это мой лучший портрет.
Он проявился в тот момент,
Когда я считала звезды в пустыне.
Когда она сказала ему-меня нет,
Я любовалась луной, как святыней.
Она угождала ему в эти дни,
Она целовала ноги,
А я познавала истину в вине,
И танцевала с индусами холли.
В те лунные ночи бескрайних песков
Арабы мне ведали сказки:
О кондурах, верблюдах, платках и шелках,
Ты был в тот момент безудержно счастлив,
И я танцевала, как жрица в толпе,
И аплодисментам внимала,
А ты просыпался с другой на заре,
И мне лишь медитации были правдой.
Что было тогда, уже и не вспомнить.
И пальмы там вновь проросли.
Только песок ещё режет
Счастье в глазах от тоски.
«Привет» – она мне говорит.
Нет, не привет, «а здравствуй»
И спрашивает (вовсе не молчит):
А какого это, не быть под чьей-то властью?
А какого это, когда и не болит?
Читать дальше