Саша Ирбе - Под искрами дней

И, встретив рассвет и набравши в охапку лучей,
я утром проснусь – и зима эта будет счастливой!
И в памяти каждой найдется хоть пара ключей,
что делают жизнь ощущением счастья красивой!

Такое у меня сегодня знанье:
так беспробудно мал наш чудный век,
что дорого в нем каждое признанье,
когда любовью дышит человек.

Так жили мы, дыша любовью в губы,
вкушая мед пленительной любви.
Но час настал – и замолчали трубы
с высот небес… Хоть ангелов зови,

чтоб прекратить гнетущее молчанье.
И слово «счастье» стало словом «страх».
Души моей восторг и трепетанье
ушли в иной, неведомый размах.

Мне страшно, милый, дай еще напиться
земных мгновений счастья и любви.
Житейский круг все жестче, круче мчится,
и все бледней над миром фонари.

Прости, мой друг, живу теперь в печали:
так между нами выросла стена,
как будто мы себя перемолчали
и добрались до сути – до темна.

Прости, мой свет, мой беспричинно дальний
и так еще безудержно родной,
но, как и все ушедшие, случайный,
прости за взгляд, за голос мой печальный
и все-таки заговори со мной!

Какая роскошь – в мире быть любимой!
Куда важнее – как любимой быть?
Быть солнцем… или быть необходимой,
по небу… или по миру ходить.

Быть не одной… или душой согреться,
быть рядом вечность… или только час?!
Иконой быть… или зажженным сердцем,
тайком любимой… или напоказ?!

И пусть твердят, что вся любовь прекрасна!
Но все-таки мне всех милее та,
которая всесильна, ежечасна,
которая мирскому неподвластна.
Легка – как воздух,
как родник – чиста.

Ты мне звонишь, когда я крепко сплю,
когда мне от покоя беспокойно,
когда твое привычное «люблю»
не радостно мне делает, а больно.

Такая ночь, что перекочевать
через пространство (горы или степи…);
и мне уже не надо целовать
твои глаза в жемчужном, лунном свете.

«Как ты живешь?»… Мне странен твой вопрос
лишь тем, что глуп и слишком однозначен.
Ни слов моих, ни радостей, ни слез
не слышишь больше… Ты другим охвачен.

И мне подругой сделалась луна,
громадная, до умопомраченья…
Ты мне звонишь, тревожа топи сна.
Ты мне звонишь, но нет тебе прощенья.

Не правда, что ушедшие на час,
всего на миг забывшие – бывают.
Уходят те, кто меньше любят нас
и к нам – едва заметно – остывают.

Как часто мы играемся словами,
забыв, что в них заложен страшный дар,
что грубые бывают, как цунами,
что нежные бывают, как нектар;

что нежные, как травы, души лечат,
что в них свои бросают семена,
что с нежными любовь бывает легче,
что с ними проще и сильней она.

А ты теперь как гвозди забиваешь
в любовь десятки грубых, черствых слов.
И ты ее спокойно убиваешь,
и рад, что сам свободен и здоров.

Она молчит… И я молчу несмело.
И что теперь нам миру говорить?!
Любовь брони от брани не надела
и не умеет спорить и винить.

Но все не так!.. Она была красива,
а нынче с искалеченным лицом.
И я не та!.. Вчера была счастливой.
Теперь тебя считаю подлецом.

Любовь молчит… Но, задыхаясь, тает
от грубости, от серых будних дней.
И невзначай – под утро – улетает.
И нежных слов уже не нужно ей.

Как часто мы друг друга бьем словами
в, казалось бы, ничем не важный час.
И вдруг они – как буря, как цунами —
внезапно, с ходу разлучают нас.

И что твердить: «Давайте быть нежнее!»
От нежных слов мы тоже устаем.
Мы, что имеем, – чаще не жалеем
и невзначай навеки отдаем.

А любовь – это, знаешь, не только смотреть в облака,
вместе чай разливать и на кухне готовить картошку —
это общие горы и реки, пространства, века,
общий замок и скит… А случится такое – сторожка.

Я не буду винить… И прости, но бессильны слова.
Не единое ложе, не общее время влеченья —
есть любовь… Это общий апрель, и цветы, и трава,
это общее солнце, а – если случится – затменье.