Татьяна Ольшанская - Из сердцевины

Жертва

Как Мойра, плету чей-то черный ковер,

Вплетая за волосом волос,

По нитке сживая турецкий узор

Из собственных радостных полос.

Работе не видно конца безутешной,

Срываются тонкие нити.

И пальцы, когда-то дарившие нежность,

Беззвучно скрипят: "Помогите"

Все спицы поломаны в разных полотнах,

Другого не взять инструмента.

И пряжа, теряясь в ручных коридорах,

Становится красного цвета.

Маме

Ты только будь, пожалуйста, ладно?

Даже сердитая и уставшая,

Оккупирующая общую ванную,

Красивая, когда не накрашенная.

Будь тихо-тихо и не слишком взрослая,

Приноси, пожалуйста, ещё чаю.

Я очень люблю тебя, такую серьезную,

Очень люблю и очень скучаю.

Ты мой пример, олицетворение дома

Надежда на то, что все мечты сбудутся.

Мир не придумал такого слова,

Чтобы любовь прокричать тебе на всю улицу.

Каждый в праве думать, что его мама – лучшая,

Но мы-то с тобой знаем настоящую правду:

Лучшая – только ты, ты одна и заслуженно,

А мне больше ничего и не надо.

Пусть годы проходят, как проходит кино,

Мамочка, знай, ничего не изменится,

Так же, как в детстве когда-то давно,

Я точно узнаю твои шаги на лестнице.

Притчи

Горе

Унеси в свои воды, море,

Да напой мне одну песнь.

Может, всё же отпустит горе

Погостить у тебя здесь?

В дар тебе принесу слёзы

Чище пены и жемчугов

И венок из цветов розы,

Что прочертит путь вдоль брегов.

Ты меня напои лекарством,

Хоть и горьким, и ладно, пусть.

Я солёным твоим богатством

Крепче хмеля сейчас напьюсь.

И грозы мне, да прямо в душу,

Чтоб насквозь проходил заряд.

Так не хочется больше слушать,

Как о лучшем «потом» твердят.

Пеленай меня, море, крепко,

Чтоб не вырваться и не сбежать,

На песке чтоб остался слепок,

А потом растворился вспять.

Уложи меня на ракушки

И на жесткий резной коралл.

Как красивы из стёкол рюшки,

Что венчают твой щедрый дар.

Я навеки с тобой останусь,

Пульс замедлится, боль уймёт:

На земле уж не встречу старость

И на окнах узора лёд.

Будет тихо с тобой, покойно,

Только холод и песни вод.

Никаких мне сердечных войн,

Где не помнит и где не ждёт.

Только, море, прошу, однажды

Раз в году лишь и раз в сезон

Вскипяти в его сердце жажду,

Чтоб увидеть тебя пришёл.

Хоть и я уже не узнаю,

Как был близок он там ко мне,

Но ведь знаешь, что, умирая,

Больно страшно одной на дне.

В благодарность ему отдам я

Все ракушки и жемчуга,

Замирая: а вдруг касания

Ощутит дорогая рука.

Он уйдёт, прихватив ракушку,

Чтобы позже послушать её.

Море, море, пусть его уши

Не узнают в ней пенье моё!

Пусть однажды бессонной ночью

Подойдёт к ледяному окну

И отчаянно вдруг захочет

Вновь услышать он ту волну.

Пусть на миг, лишь на миг и только

Неожиданно всё поймёт

И почувствует привкус горький:

От печали былой налёт.

А потом вновь в постель ляжет

И забудет, как скверный сон,

Не почувствовав, что был даже

Сам собой обокраден он.

Что в воде, под лазурной кромкой,

Близ любимого из всех мест,

Попрощалась с собой девчонка,

Испугавшись, что надоест.

И лежит под охраной море

На чудовищной там глубине,

Не волнуясь о чем-то, кроме

Тех сокровищ, что есть на дне.

И глаза её чужды свету,

Как и люди, что над водой,

И река ей из чувств эта

Всё равно, что ручей простой.

Море, знаешь, а я, пожалуй,

Посмотрю на тебя с берегов,

Приласкаю хребет усталый,

Чтоб забыться тебе без снов.

А позднее, как знать, возможно,

Если правда лишусь надежд,

Я свой ум и скелет ничтожный

Расстелю вереницей одежд.

Но пока ты поешь, море,

Пока шепчешь свою песнь,

То шлифуешь собой горе

Всех покинутых, кто есть здесь.

––

Прут и угли

От костра уже только угли,

Догорает не ссушенный прут.

И пока огоньки не затухли,

С ним они разговоры ведут.

– Мы недавно горели салютом,

Было вольно нам, было свежо.

Вот бы кто-то нас вспомнил под утро

И с гостинцем обратно пришёл.

Прут шипел, но с судьбою не спорил

И не сетовал он на судьбу.

– Я был жизнью своею доволен,

Ну а вам, как смогу, помогу.

– Ох, как жалко, какое несчастье:

Так гореть, вдруг – и выгореть в раз.

Ты, товарищ, не нашенской масти,

Не поймешь, хоть пытаешься, нас.

– С вами, братцы, конечно, не спорю,