Лея Гринберг-Дубнова - «Голос жизни моей…» Памяти Евгения Дубнова. Статьи о творчестве Е. Дубнова. Воспоминания друзей. Проза и поэзия

И все же сейчас многое в нем открылось мне по-новому. Порой казалось, что я по-настоящему приблизилась к нему, лишь разбирая его архив, все эти бережно сохраненные письма, стихи, иногда просто наброски, юношеские рассказы, написанные в годы московского студенчества. Все то, что по времени было так далеко от меня, вдруг словно приблизилось.

Папки, папки, папки… Во всем, что я нахожу в них, впечатление его присутствия, биение его сердца. Как будто он только отложил ручку, задумался и вот-вот вернется к написанному. И вместе с этим рождается грустное ощущение сиротства, какое бывает в доме, оставшемся вдруг без хозяина. Он был полон творческих планов, работал над прозой и поэзией, одновременно на русском и английском языках. За пару недель до смерти отослал в Лондон литературному агенту роман, написанный им на английском, «It Alters All Appearances» («Это все меняет»), об участи которого я безуспешно пытаюсь узнать. Неопубликованной осталась и вторая часть его мемуаров, продолжение книги «Never Out of Reach» («На расстоянии вытянутой руки»), вышедшей в 2015 году на английском в Клемсонском университете в США и Ливерпульском университете в Англии. Много новых стихов на двух языках.

Но особенно тяжело мне видеть неизданную антологию русской поэзии. Вспоминаю, какая боль читалась в его глазах, когда он говорил о работе над ней, о том, сколько душевных сил вложил в переводы русских поэтов на английский язык. Он переводил их совместно с Джоном Хит-Стаббсом (John Heath-Stubbs), лауреатом Королевской золотой медали в области поэзии за 1974 год, и другими английскими поэтами. Тянущийся длинным столбиком список поэтов от Ломоносова до Набокова. И о каждом из них – подготовленное им вступление на английском. В автобиографии он пишет, что занимался переводами для антологии и ее подготовкой к изданию на протяжении более чем двадцати лет, между 1985 и 2006 годами.

В его архиве я нашла копию письма о судьбе антологии, адресованного, по-видимому, близкому человеку.

«Дорогой Дмитрий Михайлович!

В первую очередь – благодарность за совет: заинтересовался я им и посылаю ксерокопии.

Я тем временем покопался и набрел еще на переписку с Зинаидой Шаховской и несколькими ныне покойными английскими поэтами, общение и переписка с которыми были тогда частью повседневности, а для меня еще и мальчишеским энтузиазмом, с которым я открывал возможность творчества в другом языке. Сейчас это архив.

Я все пытаюсь найти издателя для антологии русской поэзии и отдельных томов Пастернака, Мандельштама, Хлебникова и Крылова, которые мы с недавно скончавшимся Джоном Хит-Стаббсом, королевским золотым медалистом и лауреатом поэзии Британии перевели, в большинстве случаев сохраняя просодию оригинала.

Его агенты искали несколько лет, но британские издательства не заинтересовались. Я сам обращался к целому ряду американских – с тем же результатом.

Мода очень жестоко «политкорректна»: все, в чем есть размер и рифма, старомодно. От этого бегут, как черт от креста.

Огульно отказываться от рифмы, да еще вместе с метрической структурой, – это ведь самоубийство, не правда ли?

Желаю Вам всего наилучшего в Новом году, в первую очередь здоровья. Ваш».

Первые свои переводы он сделал еще в школьные годы. В его стихах есть упоминания национального эстонского эпоса «Калевипоэг», но, когда семья из Таллина переехала в Ригу, Евгений переводил стихи латышского народного поэта Яниса Райниса. Среди его первых переводов были Р.М. Рильке, П. Валери, Ф.Г. Лорка…

В одном из ранних рассказов Е. Дубнов вспоминает эстонского мальчика, своего друга, который помогал ему «отрабатывать» произношение, учил точному выражению мысли на эстонском языке. Работая над переводом, он всегда стремился проникнуть в фонетику чужого языка, понять его основу. И все же особое место в его творчестве занял английский язык. По-видимому, он не раз и сам задумывался над этим и в одном из интервью объяснил это так:

«Я стал писать стихи на английском, когда понял, что многие эмоции и мысли мне по-русски не выразить. Но и от русского я не отказался – по той же причине – не все можно сказать и выразить по-английски. Причины тут и эмоциональные, и лингвистические, и фонетические…»

Когда-то два известных израильских поэта Авраам Шлёнский и Эзра Зусман убеждали его, что он может стать ивритским поэтом, ссылаясь на собственный путь в ивритскую литературу. Он выбрал другую дорогу, но очень гордился своим переводом с иврита на русский стихов израильского национального поэта Ури Цви Гринберга, почувствовав красоту и величие его поэзии.