Алексей Степанов - Ярый Жан

– Билетов нет, уже узнала.
Тут есть белье и одеяло?
Уж как-нибудь, но размещусь.
Да, в тесноте, но не в обиде.
Я неудобства не боюсь.
– Простите, если вас обидел.
– Да что ты, я ничуть не злюсь.
Напротив села, улыбнулась.
Молчит, о чем-то о своем
Задумалась она, потом
Глазами в телефон уткнулась.

Боясь красотку потревожить,
Мечтал соседей уничтожить.
Остаться с ней наедине.
И, познакомиться не смея,
Молчать в вагонной полутьме,
Уединение лелея.
На отражение в стекле
Ее смотреть. Не замечая
Осенней скуки за окном,
Лесов с желтеющим листом,
За отраженьем наблюдая.

И дрогнул тут состав всем телом.
Колеса, застучав несмело,
Перелистнули дум страницу.
Минуя суету перрона,
Герои ехали в столицу.
Внутри десятого вагона
Людей ходили вереницы.
Послышался дорожный шепот,
И только он, и лишь она
Сидели молча у окна
Под ног неугомонных топот.

Шел поезд нехотя, устало.
Вагону интересен мало
Сюжет; постельного белья,
Стакана чая, сдать билеты,
Хотелось поскорей, друзья,
Поесть и почитать газеты,
И уберечься от жулья.
Умыться, поменять одежду —
Скорее в том была нужда.
Что вкусен сок и минвода,
Хранить упрямую надежду.

Свежи ль яички, хлеб, котлеты?
Откроют скоро ль туалеты?
Сосед на ночь не загудит?
Когда большая остановка?
А дед, что рядом, не храпит?
Знакомая мне обстановка —
Провинциальный колорит.
…Достал закрученный рулоном
Матрас себе и ей достал.
Постель у проводницы взял,
И чай в стакане с перезвоном.

«Какой стеснительный, ей-богу.
Зачем же строить недотрогу?
Не познакомился со мной.
Наверно, в первый раз такое,
Своею робостью чудной
Меня задели за живое.
И сразу видно – холостой.
Воспитан, это очевидно.
Совсем не дорого одет.
И возраст – двадцать с лишним лет.
Ни дать ни взять – жених завидный».

С каким волнующим вниманьем,
С каким загадочным желаньем
Она смотрела на него.
А он глаза отводит снова.
Уже героя моего
Разговорить сама готова,
Раз он стесняется всего.
Не для любви, но для забавы.
Как мне не больно признавать,
Она любила флиртовать.
О времена, друзья! О нравы!

У молодого поколенья
Нет ни малейшего смущенья,
Ни скромности, присущей нам.
Без тени легкого сомненья
Они покажут старикам,
Как предаваться наслажденью.
Там, где мы скажем – стыд и срам,
В ответ на это улыбнутся
И, растворяясь в соцсетях,
Морали обращая в прах,
Чем захотят, тем и займутся.

Его одолевали думы.
Почти не замечая шума,
Он погрузился в чуткий сон…
Москва… метро… какой-то рынок…
Казанский суетный перрон…
Армянский лаковый ботинок,
И в нем на босу ногу он.
На рынке, у торговой точки,
Стоит и плачет мэр Лужков.
Банкетный зал на сто столов.
Заказ – вино… акульи почки…

Садится… вдруг идет она…
А ты откуда? – Я жена
Теперь твоя на веки вечны.
Ты слишком долго не страдал,
И женщин ты любил беспечно,
И слишком часто их бросал.
И не раскаялся, конечно.
Теперь железом раскаленным
Пороки буду выжигать.
И лишь меня одну ласкать
Ты будешь каждой ночью темной.

А белым днем бояться будешь,
Что та, кого так сильно любишь,
Налево убежит тайком.
Встречаться будет раз за разом
С богатым, умным мужиком —
Все потому, что ты наказан…
Что ж, оставайся дураком!
Мечтала лишь тебе открыться
В порыве искреннем души,
Зачем же ты меня отшил?
Не захотел на мне жениться.

Стучат колеса без умолку…
Он подскочил и лбом о полку
Ударился: «Вот это да!
Дурацкий сон какой приснился,
Таких не видел никогда.
Наверно, я в нее влюбился.
А если так, тогда беда.
Однако стоит покурить,
Прийти в себя от сна дурного…
Такая охмурит любого…
Красотка, что тут говорить!

Продрался в тамбур, закурил.
Дым сонный разум оживил.
Уютно сразу как-то стало.
Зевая, потянулся он.
Но это был конец начала.
Стоял, обдумывая сон.
Вагон по сторонам качало.
«Не по зубам такая мне.
К тому же, чувствую, опасна.
А может, я боюсь напрасно?
Все дело в непонятном сне».