Василий Рожков - Со-Здания. Поэтический сборник

Мысли, мысли —
От них не отвертишься.
Ты бежишь по делам,
И навязчиво
Лезут в голову думы,
Цепляются,
Друг на друга они натыкаются:
О символике созданных фетишей,
О подавленных чувствах-эмоциях.
А ещё о весне,
Что готовится
Переизбранной быть на три месяца.
Ждут тепла люди добрые,
Юности.
Понабрались привычек старушечьих
От зимы-ведьмы —
Стали ворчливыми.
Хватит! Скоро капели весенние
Окропят города поднебесные.
И Москва зазвенит колокольчиком.
Путевые заметки – путёвые
В сеть всемирную с искренней радостью
Очарованный странник впечатает:
Барельефы по зданиям лепятся,
И скульптуры по паркам расставлены,
И столица, одетая праздником,
Love and Peace,
Обмакнув в зелень вешнюю,
Выливает на головы грешные.
Я порадуюсь фотосвидетельствам,
Постучавшим в окно виртуальное.
И за чашкой горячего чая
Загрущу вдруг о том —
Не увиденном,
Заскучаю по встречам несбывшимся,
Улыбнусь барельефам таинственным.
Путевые заметки останутся
Долго в памяти, лайком отмечены —
Новым символом чувства крылатого.

Пусть Твой путь будет лёгким и радостным,
Очарованный странник.
Негаданно
И нежданно мир целый откроется.
Всё – тебе:
и старинных усадеб призраки,
и музейные ветхие ценности,
и дома из стекла современные.
Мне ж взгрустнётся:
Мои виртуальности не пополнят заметки путёвые —
(путевые).
Словами играючи,
Не пройти мне дорогами этими:
Нет пути.
А тебе – вдохновения!
Странствуй, слушай
Шальной вольный ветер.
Пусть твой путь,
Очарованный странник,
Будет Богом отмечен. И светел.

Отзвуки – не отблески —
Слышно, но не видно.
Лезут осы в волосы,
Жалящее быдло.

Детские истерики —
Дротиками с улиц.
Гамсуна «Мистерии»
И «Двенадцать стульев»

Меж извилин втиснуты,
Тесно им, несчастным.
Скованные мыслями,
Дремлют безучастно.

Слёзками Снегурочки
Плачет странный вечер.
Злыдни в переулочке
Назначают встречу.

Сплетен сок из «ящика»
Наполняет уши.
«Шок! Душеприказчика
Завещатель душит!».

Скоро барабанные
Перепонки лопнут.
«И с Альдебаранами
Гончие утопнут»,

По последней версии,
«В бочке с лунной желчью».
«Жертвою агрессии
Стал сверчок за печью»…

Разлилась фантазия,
Звук преобразился
В образ безобразия…
Кто-то застрелился

(Слышалось отчетливо)
В доме по соседству.
Превратило в мёртвого
Выбранное средство.

Этот вечер тягостный
Утомил донельзя.
Муторно, нерадостно…
Отзвук разных версий.

Посреди весны снег лежит: на, похрумкай.
И лёд на асфальте – прозрачный и хрупкий.
Ведомым капризы природы неведомы.
Они тихий час нарушают беседами
О том, да о сём. Одним словом, о разном:
Не слышимом уху, не видимом глазу.
И снежная мякоть в овраге разбужена.
Ворочает ветер помятое кружево.
И падает с плеч голова окаянная.
И ветер несет её, как подаяние
(Держа в пятерне, словно сочное яблоко).
Уставшей синице, замёрзшему зяблику.
Бог знает, кому – лишь бы не было голода.
Им станет кормушкой череп расколотый.
Склюют птахи мысль, с языка снимут слово,
С кровавых глазниц сдёрнут жадно покровы.
Эй ты! Прозревай, помогая голодным
До ясной поры, когда вешние воды
Омоют твой дух. И он станет свободным.

Прогрессирует лето. Болезненна плоскость имён
На тетрадных листах
(их читаешь с каким-то надрывом).
Тот, кто помнит, когда-нибудь будет спасён,
Ускользая в туманности нервного срыва.

По орбите Бульварного движется стайка стрекоз,
Не сбиваясь с маршрута,
круг рисует так чётко,
без циркуля.
По стволам напряжённых,
торчащих столбами берёз,
Ветер больно осиными жалами чиркает.

Заклинанию грёзоподобна полынь.
Чёрный бархат лесов
распростёрся за грани реалий.
Подними вверх глаза. Полюбуйся: бескрайняя синь,
Как китайский фарфор,
так прекрасна в своём идеале.

И разные глупости были.
И правили бал Арлекины,
Всезнайки-зазнайки Мальвины,
Осиновые Буратины,
На шее которых Иуда
Повесился в эту среду.
А Моррисон, Джаггер и Будда
Затеяли снова беседу,
Рассевшись как райские птицы
На жёрдочках нотного стана.