Array Малларме - Маленький цветок розы. Перевод Елены Айзенштейн

Безграничный горизонт.
Эскуриал огромный.
Поднимается мрачный собор
Королевской скукой черной.

И видно в мягкости
Пушистого тумана,
Так далеко, что может обмануться взор,
Мадрида каменный узор.

Гора так высока
Что на гранитных склонах
Гостит только орел,
Гнездясь в скалы разломах.

Зима, сверкая, извлечёт
Блестящих пик богатства.
Природы зимней серебро,
Словно седые старцы.

Люблю их гребней чистоту
В любой другой сезон.
Гипюра хладного шитьем,
Связавших окоем.

Большие облака
Похожи на тюрбан,
Напяленный горой
И в дождь, и в ураган.

И сосны, чьим корням
Подобен рук захват,
Взрывают водостоки,
Выстроившись в ряд.

И бриллианты вод,
Что под травой бегут,
Вращают камней водопад,
Бормочут Имя тут.

Но, прежде всех вещей,
Люблю в душе скалы
Малюсенький цветок
Найти внутри горы.

Я знаю все оттенки розы:
Пурпурной, красной, цвета киновари и карминной
Я знаю тон румяный бабочкиных крыльев.
Все краски, что являют скромность розы.

В Гренаде, где течет Ксенил,
Я на Муласене парчой, фольгой белил
Увидел снег, красневший под лучами,
Как поцелуй, звездой закатною открытый пред очами.

И видел я зарю, что отражением пурпурным
К Венере вознеслась, откинув плат лазурный,
И удивлялся в рощах свежего румянца холодку.

А роза, что на лбу жемчужном с краю,
Воспетая в коротком мадригале,
Чей аромат вкушают тут прилежно,
Полна оттенков свежих, самых нежных.

Февраль дрожит белой изморозью и снегом;
Дождь бьется по углам крыш, словно о край ковчега;
И ты говоришь: «О, ангелы-братья,
Когда же смогу лесных фиалок собрать я?»

Небо наше плачущее, и весна во Франции
Зябка, словно зима у тлеющего камина;
Париж в грязи, когда Флоренция в прекраснейший из сезонов
Перебирает сокровища под эмалью газонов.

Вижу деревья с контурами черных тог;
Твоя душа обманута их нежным пылом:
Лазурны только фиалки глаз твоих милых,
И весну смешит цвет твоих щёк!

Для нас везенье, критиков и журналистов,
Словно античный раб, с воротничком почище,
Без передышки и без срока,
В банальной круговерти рока
Бездумно крутим мельницу журнала,
Живем, исчезнув в гипсовой пустыне залов,
Мы люстры вместо солнца ценим свет,
Едва великий пейзажист, восторженный поэт,
Богатую листву, лазоревое небо
Прорвет лучом ночным, наполнив душу негой,
Так создается на картине красоты алмаз,
Хотим живописать его, но он далек от нас,
Хотя журналы есть, и красоты намек – всё то,
Чем человек в суровой книге Бога пренебрег,
Вода, и воздух, и деревья, и пространство,
Лугов велюровых и звезд апрельских царства,
Серебряные блёстки, искры золотые,
О дети без картин и без наследствия! Пустые,
Мы позабыли б нашу мать Природу,
Оглушены жужжаньем славы модной,
Что создается прессой и на свет влияет,
Тлеть в сердце мелким ссорам позволяет;
Теряем сокровенную любовь к божественным предметам,
Не слушая античности заветов
В складках плаща, что сброшен был на мир,
Как девы робкой мягкая туника,
Стыдливо спрятавшая наготы кумир.

Спасибо всем вам, дорогие мастера!
Любовники дубов зеленых, почвы красной,
Которых видит Рим под сумраком своих дерев,
Рисующими куст и профили окрестных гор и рек,
Тех, что о жизни и о солнце заявляют,
В холстах своих нас алым светом согревают,
Не выходя из дома, совершаем мы турне,
Проходим по Парижу множеством пейзажей,
Лазури неизменною овеяны плюмажем,
Картины ваши словно раздвигают стены,
Распахнутые окна – им родня,
Откуда смотрим на великие зеленые поля,
На золотую жатву осени и леса мезонины,
На горизонт без края и лазурь небесной нивы.

Таким мы видим одиночество художника,
В душе смятение, страданье уничтожившего,
Пещерой Червара, чей образ кистью точной
Бертон [1]упрямый высек мощно.
Мы видим вас на покрасневших скалах,
На пастбищах, где коз живет немало,
Склоняют главы козы, в знойном солнце тонут,
Грызут скалу, не находя бутона.
Их путь исполнен света столь,
Что лентой меловой сияет каменная соль,
И очень редко здесь ступает вдруг наш человеческий каблук,
Теряясь в глубине средь римских штук.