общественный строй вдохновляет меня писать среди пустоты,
как ненавижу я твоё гниение,
вторгаясь в мой разум днём и ночью, видением теории хаоса,
вечность – мандариновый сон,
вечность – сон, прыжок вниз.
позволишь сравнить мне,
тебя с бесполезной решимостью?
ты более падший,
бессмысленный,
и гниющие диалекты
мелькают повсюду.
тёмный дуэт колышет толкающихся танцоров мая,
и у этой безумной весны есть доверчивый кулон бессилия.
как я могу тебя ненавидеть? позволь сосчитать
все пути отхода в изгнание.
я ненавижу твою отвратительную деградацию.
единственное желание,
развалить на части тебя,
наполняет мои туманные дни.
моя ненависть к тебе – всего лишь обязанность, данность.
пора мне уйти беспомощным сердцем и раздавленным глазом
мои резкие слова вырезают на коже сонет, пока мы враждуем,
среди золотого сечения оптических волокон древесины хвойных пород.
прежде чем,
всему придёт логический конец,
физический смысл борьбы,
за бесполезную жизнь,
бесплатно научу не тратить сил,
выходя на улицу посреди ночи,
снег растапливает мороз,
на краснеющих руках,
нечего сказать о том,
как выражения глаз,
влияют на восприятие,
мыслительной схемы,
пришли мне пару ромашек в бутылке из под сидра,
в середине весны,
без адреса отправителя,
в середине зимы,
оставь меня чужим,
оставь лежащим на твоей груди,
они продолжают повторять:
«все однозначно слепые,
мир совсем сходит с ума»
они перешептываются:
«всё это не имеет смысла,
нам нужна решительность»
скорострельность местности,
окрестностей старого чердака,
который сгорел пару лет назад,
когда я был снаружи помещения,
в толпе пьянеющих подростков,
и про себя повторял:
«забери с собой всё,
проклятый огонь,
гори в других местах»
фотографии того дня,
в какой-то из папок,
под банкой кофейных зёрен,
застрявающих в зубах,
зависимость от путешествий,
тщательных перемещений по городу и хочется быть арендованным номером отеля,
впуская в себя бесчисленные количества гостей для похорон,
одинокой вселенной,
безнадёжной гирлянды,
вырванной глотком кипятка,
настаиваю на сути,
которую давно потерял,
вышли мне свои мысли,
разлитые на листах чернила,
в середине недели,
в коробке из ели и свежими иголками внутри,
в середине дождливого дня,
пока я захлебываясь водосточными трубами, принимаю гостей,
заказы на одноразовую связь,
одноразовых любовников,
одноразовых людей,
разноплановых комплектов постельного белья,
перемотай остывшие заварки,
разбиваясь вдребезги вчера,
все госпитали закрыты,
на летние каникулы,
калигула металлоискателем расшибся об дверь,
снятую с петель,
на которых повисли,
мои амбиции, традиции,
в том числе, я сам.
POST-NOTHING SEXUALITY MENTAL TRAUMA OR WHATEVER
мы все пытались забыться вокруг знакомых столов отбиваясь гармоничными ритмическими рисунками электрокардиограмм или вгрызаясь в дубы посреди святых винных лесов,
каждый хотел сказать о своей невыносимой тяжести своём кресте преткновения падая на колени к морской гальке и смолистым опилкам выжигая на ней своё бессмысленное имя город в котором находился злосчастный роддом и родительский дом где каждый вырос теряя девственность на диване где отцы наши (а были они не у всех) смотрели кабельное телевидение,
рисунки на срубленных ветвях, плачущие пни,
кто посмел сделать это с вами?
неужели мы причастны к вашей медленной казни?
[я посреди леса все деревья срублены слезы остаются на сгнившей коре меня кусают муравьи и я заслужил это]
кем они были при жизни?
жили ли эти деревья жизнью полной кислорода?
вопросы как обруч раскалённый потрясениями лет ушедших вместе с приливом рек настигают меня и мне не скрыться,
они ведут себя слишком агрессивно и их больше,
не могу дать сдачи не могу отразить атаку не могу отбиться
приходится сдаться под гнётом обязательств,
они выкрикивают знакомые мелодии и вороны на их кожаных плащах подпевают,
эти мелодии апельсиновых тостов прилипающих к рукам ранним утром приносят мне некий неизвестный ранее вид боли
и имя ему – ностальгия, страшитесь этого зверя,
не ходите в лес не ходите в мир не ходите в жизнь
поодиночке слишком опасно и непредсказуемо
но именно одиночество даёт познать страх,
Читать дальше