Людмила Сидорова - Пушкин – Тайная любовь

Самое близкое к пню деревце – падчерица Прасковьи Александровны по второму мужу Алина– Александра Ивановна Осипова(в замужестве Беклешова) 1808 года рождения. То есть на момент приезда Пушкина в Михайловское ей исполнилось только 16 лет. Считается, что не без оснований ей адресовано стихотворение 1826 года «Признание» («Я вас люблю, – хоть я бешусь…).

Среднее деревце – племянница Прасковьи Александровны Екатерина Васильевна Вельяшева(в замужестве Жандр), которой в 1824 году только 11 лет – отношения с ней Пушкин попытается завязать году в 1829-м.

Самое дальнее деревце рассматриваемого нами сейчас рисунка – также интересующая Пушкина воспитанница Павла и Федора Ивановичей Вульфов в селе Павловском Старицкого уезда Тверской губернии, а после их частая гостья – «поповна» Екатерина Евграфовна Синицына1810 года рождения, дочь козьмодемьянского священника Евграфа Андреевича Смирнова. Вероятно, именно у ее деревца на рисунке отсутствуют «ножки» – эта девушка по рождению не принадлежит к «питомнику» Осиповых-Вульф. Пушкин и с нее будет пытаться взыскать свои «недоимки» году в 1829-м, когда она уже будет замужем.

Фрагмент ПД 838, л. 98 об.

В центре же перепутавшихся между собой веток – крона третьего деревца родового корня Осиповых-Вульф – старшей дочери Прасковьи Александровны Анны Николаевны Вульф, с которой у ее ровесника Пушкина долго и мучительно будут-таки складываться отношения, не принесшие им обоим ни счастья, ни радости.

Так начинается одно из лучших пушкинских стихотворений, написанных им в Малинниках Берновской волости Старицкого уезда Тверской губернии, где он бывал в холодные сезоны 1828 и 1829 годов. Идея провести в этих краях Рождество в 1828-м возникла у него, скорее всего, еще в начале лета – после майской встречи в Царском Селе с Екатериной Бакуниной. Когда ему так и не удалось толком поговорить с нею, давшей, наконец, волю многие годы клокотавшему в ее сердце гневу.

Поскольку Пушкин мечтал пусть и в ходе словесной перепалки выйти со своей любимой на какой-то компромисс, он запланировал повидаться с нею один на один, когда та «остынет». Во время ее фрейлинских рождественских каникул, которые она по своей многолетней привычке проводит в кругу обширного семейства своего дядюшки Александра Михайловича Бакунина в Торжке. Впрочем, еще год назад, после визита к матери своей девушки в Петербург, он записал свое намерение ехать в Торжок об эту пору в штриховке в ПД 838, л. 70 – у «кланяющейся» неумолимым Бакуниным ели, которую мы во всех подробностях рассматривали в 16-й главе.

«Оказию» для поездки в Тверские края поздней осенью 1828 года Пушкин себе и организовал сам. Намекнул тригорской приятельнице Прасковье Александровне Осиповой-Вульф, что не прочь побывать и в ее тверской вотчине, и приглашение от нее отправляться туда не заставило себя ждать. Мол, для хозяйки там всегда найдутся дела, да она сама и просто так всегда рада с Александром Сергеевичем, важным для нее человеком, увидеться. Прекрасно осознавая, что его близкие отношения с нею закончились, она «по-хозяйски» начала переводить их в более практическую плоскость – стала рассматривать своего молодого соседа по псковскому имению как подходящего жениха для одной из своих дочерей: и ему, мол, давно пора остепениться, и девчонок пора сбывать с рук. Евпраксии уже 19 – девушка на выданье. Про 29-летнюю Анну и вообще думать горько – совсем перезрелая невеста.

В последний раз Пушкин, еще не подозревающий Прасковью Александровну в решимости сделаться его тещей, посетил Тригорское летом 1827 года – устыдившись ее упреков в достаточно долгом молчании. А в январе нынешнего, 1828 года, в его письме с извинениями уже за следующий период долгого молчания она прочла странную, на взгляд иных исследователей пушкинской биографии, фразу: «Не знаю, приеду ли я еще в Михайловское». (XIV, 384)

У поэта явно пропал к тригорским обитателям интерес – мысли его теперь витают в Тверских краях. Но Прасковья Александровна, вероятно, предпочла истолковать для себя эту его сентенцию нежеланием встречаться в Михайловском с опять начавшими ездить туда его родителями. Тем более что те уже завели разговоры о необходимости в их деревенском доме ремонта. Затевали они его на следующий сезон и заранее просились временно пожить у самой Прасковьи Александровны. В общем, ни в Тригорском, ни в Михайловском нуждающемуся для творчества в тишине и покое Пушкину и в самом деле как бы не находилось места.