Павел Манжос - Из песен рождаются звезды

Анафема вам, совкорылым,
Чьи отпрыски сплошь распальцованны,
Вам, ада безумным творилам,
Возведшим себя в Гогенцоллерны;

Клянущим весь свет и свободу,
Немытым холопством кичащимся,
Живущим владыкам в угоду
И в пропасть на бумерах мчащимся;

Вам, цену задравшим до края щам,
Играющим силами атома,
Сажающим и убивающим
Во имя сословия ватного;

Вам, павшим с экрана и сцены,
Погрязшим в чиновном ничтожестве,
Продавшим огонь Мельпомены
За блага, в их блеске и множестве;

Вам, пеннопузырную мыльность
Пускающим в мозг в телестёбище,
Вам, с возгласами про стабильность
Страну превращающим в стойбище;

Кликушам проплаченным вашим,
Забившим эфир злыми криками,
Гранит вурдалака устлавшим
Не зеков костьми, а гвоздиками;
Кивающим кланам и мафиям
И ныне и присно — анафема!

Как твои одежды ни стирай,
Чище ты, страна моя, не станешь:
Чтоб в твоём аду содеять рай,
Не поможет «Тайд», ни даже «Ваниш».

Правда, как и прежде, не нужна,
Счёта нет надежд опавшим листьям,
И твоя Кремлевская стена —
Кладбище кирпичное для истин.

Правда! Ею свет наш не обжит,
Нет ей ни ночлега, ни обеда.
Выдаче, как встарь, не подлежит
Пораженье — лишь одна победа.

А победа — что с неё возьмёшь?
Гром победный — в мамонтовых бивнях.
И в сердцах владычествует ложь —
Правда в крепостях живет архивных.

Да и там лжепрописи в цене:
«Дал Руси исток воитель Рюрик»,
И неподготовленность к войне
Старый проповедует ханурик.

«Раньше было лучше», — говорят,
«Раньше было лучше», — вторит эхо.
Значит, не последний пройден ад,
Значит, будет новая потеха.

Астронавт умирал во вселенной.
Какая красивая смерть! —
Вспышка чёрная боли мгновенной —
И вечности звонкая медь.

Где-то всё ещё призрачно жили
Сапожники, прачки, швеи,
Подбивали, стирали и шили
Усталые души свои.

Жёлчно-жёлтый неистовый карлик
Пронзал его гаммой лучей,
Был последним синеющий шарик
Из добрых бессильных врачей.

Астронавт умирал во вселенной,
И звёзд пополнялась семья,
А кого-то в грязи откровенной
Голодная съела свинья.

Кто-то, лежа на полке чайханной,
Истлел в наркотическом сне,
Исповеданный опийной манной
И истиной в кислом вине.

Астронавт умирал во вселенной,
А в тёмной в глуши мировой
Кто-то слил свои горести с Сеной
Под гулким мостом Мирабо.

Студенистое, мокрое тело
Начало разбухать и синеть,
И прохожий вздохнул отупело:
«Какая ужасная смерть!»

Их не помнят. Их жизнь-лихоманка
Ткёт времени зыбкую ткань:
Настоящей планеты изнанка
Есть будущей горькая дань.

Астронавт — на виду у вселенной,
А петли затем не видны,
Чтобы сияла в красе неизменной
Земля с лицевой стороны…

Есть такая слепая наука,
От которой земле злая мука:
Всех лишает ума и здоровья,
А зовётся она — баснословие.

И Европа, Америка, Азия,
Поклоняются до безобразия
Её выводам и положениям
С чувствожаром и умоброжением.

Вот глаголет подобье ханурика,
Что, мол, Русь происходит от Рюрика,
Что крещенье Владимира — благо
И про необходимость Гулага.

Врёт какой-то индиец горластый
Про основы деленья на касты,
Тот, в делах и сужденьях неистов,
В личных бедах винит сионистов.

Врёт в буддийских учениях лоций
Об отказе от чувств и эмоций,
И зовёт вероложец незваный,
В вечный мир внежеланной нирваны.

Пишет некий пиит петербургский,
Очень гордый, что в принципе — русский:
«Царь был добрый, он спас морехода»,
И… плевать, что забил полнарода.