Андрей Борейко - Безответная речь. Стихи десятых

Аврам идет по пескам из Ура в Харран,
а затем, почти нон-стоп, – в Ханаан.
Потому что зван.

Под ногами верблюдов – пески,
под песками – шеол отцов
от ядра до мантии и коры.
Наверху, среди скал и песков,
все живое живет в ожиданьи росы,
без вселенской тоски.
Жаждут все – от верблюда и до раба,
с горбами и без горба,
старики и дети чужой жены,
скорпион и сова.

В Ханаане все будет не так —
там избыток росы, меда и молока —
изобильна земля.
Но грустит Аврам:
– Господин, почему я зван?
Для чего мне земля и стада?
Ты же знаешь – бесплодна моя сестра-госпожа-жена,
одинока моя душа.

Авраам пересек Иавок, перешел Иордан.
Раскинул шатры. Родил.
За рекой остались пески,
как потомки издалека,
как стада светил.

У Давида – кротость и красота,
пророческий дар,
и крепость, и щит.
И, помимо своих двоих,
соседская есть жена.
Он любим.

Иоав как пес у его ноги.
Он порвет любого, кто спорит с ним —
с господином, царем моим.
Даже сын, который неправ,
полощется на ветру,
повисши на волосах,
со стрелой в боку.

Те, что искали его души,
поносили его,
изрыгали хулу,
не оставили по себе следа —
прибиты скалой,
расколоты о скалу.

Однако же плачет Давид.
О прежнем несчастном царе,
о друге, о сыне,
который неправ.
Пока болеет дитя
Вирсавии
он при тусклой свече
глотает слезы.
А умерло – перестает.
Умершее не нуждается во враче.

Потому что когда ты прав,
и красив, и любим,
и повержен безбожный враг,
и повсюду кровь —
на руках и стопах твоих,
когда наказан уже
и прошлого не вернуть —
остается одна надежда,
одна печаль,
единственный путь.

От прошлого, если смотреть под углом,
останутся лица, останется дом.
Пусть умерли люди и стены ветшают,
но память живая такая большая,
что в ней поместились и в ней заждались
в тебя обращенные слово и жизнь
ушедших, как видится, как говорится.
Но это в тебе продолжает и длится
движенье, хожденье и скачущий взгляд,
а в них – оглянись на минуту назад,
и годы проступят из этой минуты —
в них все устоялось, все то, по чему ты
скучаешь, возможно, к чему ты бежишь,
как в руки отца набегает малыш.

Все, чем время не богато,
чем земля не дорога,
мне откроется когда-то
в стане главного врага.

Чем пустоты не наполнить,
чем бы ветошь не зажечь —
все мне хочется чево-нить
для Эребыча сберечь.

– Боже, Боже мой крылатый,
Мёд и Пламя под ребром,
от меня меня не прятай,
сделай белым серебром!

Чтобы в праздники и будни
по серебряной трубе:
– Люли-люли, буди, буди, —
лились песенки Тебе.

Не проходит печаль в человеке,
нету выхода этой беде.
Изменяют течение реки,
гаснет свет на далекой звезде,

в глубине ювенильной породы
нарождается новый алмаз —
все путем у премудрой природы,
только все это, брат, не про нас.

В человеке – коварная полость,
бездна духа, каверна души.
Что-то в сердце его раскололось,
Не исполнился йом хашиши 2 2 День шестой (ивр.). .

Он глядит в этот темный колодец —
невозможно воды зачерпнуть.
Кто там прячется? Страшный уродец?
Может, бомбой его долбануть?

То орет в него, злобно ощерясь,
то на краешке песни поет,
то, с чужими колодцами мерясь,
непотребным обильно зальет.

Все не то. Ни большая идея,