Александр Баранов-Кочевник - Образ жизни

Если б мог я в себя впитать
Эту сырость и слякоть эту,
Я б бродил до зари по свету,
И, забыв про свою кровать,
Беззаботно лежал в кювете.

И еще, если б мне сейчас
По мальчишечьи, в дым, влюбиться,
Я б летал над землей, как птица,
И носил на руках ее,
Ту, которая значит – Все,
Ту, которой могу гордиться.

Я брошу кости вдоль меридиана,
Раскину руки вширь по параллелям,
Я буду пьяный. От природы пьяный.
Под звездным хмелем.

И, лежа на Земли невинном чреве,
Бесстыдно – голый и беспечный просто,
Я буду дико тосковать о Деве —
Которой для меня Отец не создал

И, трахая земной постели брюхо,
Я буду жадно жаждать этой твари —
Пусть это будет
Падла,
Стерва,
Шлюха!
Но, чтоб еще и
Мать,
Сестра,
Товарищ…

И вдруг – о, Господи – сверкнули Божьи очи,
Сошел с небес. Ребро без боли вынул.
«Ну что ж, страдай, – сказал. – Страдай, сыночек».
Сказал – и сгинул.

Когда начнет напропалую изменять
Не только верная жена, но и Фортуна,
Налей вина, возьми тетрадь,
Возьмись за струны —
И за страницами последними потрать
Кусочек жизни разлинованной своей.

И хочешь – верь, и хочешь – пой,
И хочешь – плачь,
Года летят, как эти хрусткие страницы.
Наступит день, когда тебе —
Давно за тридцать.
Придет с гвоздями и веревками палач,
Твои тетради принимающий в утиль.

Да! Стиль коряв, и прост, и груб,
Да! Жизнь полна помарок, прочерков, ошибок,
А тело – шрамов, переломов и ушибов…
И ты уйдешь,
Потомкам так и не открыв
Своей Планеты очарованнной секрет…

Но, смерти Нет!
Как нет запретов и пределов.
И у креста, свой путь
Бессмысленный проделав,
Ты вдруг увидишь,
Что поспешно отреклись
От твоего – еще не Ветхого – завета
Апостолы твои.

Осталась, лишь, Планета —
Твой зачарованный магический сундук,
Навечно запирающий в себя
Твои сокровища.

Константину Селиверстову
Весь в чаду парижских спален
Я лежал, горизонтален.
Я лежал, любовью скован,