Сергей Кравченко: Мерцания сознания. Поэзия арт-психологии измененных состояний сознания

Открылась бездна предо мной
Темнее ночи, бескрайней неба,
И невозвратностью пахнуло из неё.
Исчезнуть там, есть выход,
Вариант побега из этого
Несносного существования.
Но Богом дан нам мир такой,
И до конца мне суждено пройти все испытания,
Смириться и в конце распятым быть,
Потом воскреснуть вновь…
Что сто́ит мне?

Я утром мусор выносил
И увидал десяток старых книг
У бака с сором на краю плиты бетонной.
Я не стыжусь склониться перед книгой.
Не торопясь пересмотрел их все.
Среди мне неизвестных авторов,
Как будто слиток золотой,
Светились дневники Татьяны
(Любимой дочери Толсто́го).

Я шёл с тем томиком в руках домой,
И вспомнилась история американца расторопного,
Который в путешествии по Южной Африке
Детей случайно увидал,
Играющих сверкающими камнями
У пыльной земляной дороги забытого селения.
Как оказалось, они алмазами играли
Земли родной и нищей.

Кто этот недоучка, недоросль,
Что выбросил на мусорник
Одну из лучших книг
О доме и семье великого мыслителя?
Кто этот путешественник случайный,
Просвещённый,
Что, может быть, когда-то
Откроет нам глаза
И на отечества сокровища?

Покоя ритмы, суеты, полёта, взлёта и падения.
Они так не похожи друг на друга, так различны,
Они подобны свету, тени, солнцу, тьме,
Подобны счастью, грусти.

Играет музыка невдалеке,
Там люди, шашлыки, бассейн.
Они чему-то рады,
А ритмы звуков популярных
Их отвлекают от тяжёлых мыслей
Или влекут куда-то.
Но мне такие не нужны,
Никак душа не принимает.
И я готов взорвать
И уничтожить их ритмы, как заразу.
Они мешают оставаться мне собой,
Спокойно сердцу биться.

Я дома,
А если я в дороге,
Где много ритмов не моих?
Мы все: мужчины, женщины, старухи, старики и дети,
Кто помоложе и не очень,
Все мы плывём в лавине ритмов,
Навязанных нам кем-то,
Вбираем сердцем их,
Вдыхаем, словно дым со свалки,
Насильно кушаем сверх меры то,
Что вне тарелки,
Окружены со всех сторон,
Как будто лужами и болотами.
Нам предлагают неустанно
Иметь и впитывать чужое и ненужное.
Вся жизнь набита предложением,
Словно старинный дорогой ковёр тяжёлой пылью.
Бега людей, слова их, песни,
Дыхания и поцелуи, поглаживания и удары,
Всё попадает в сердце мне и в душу, в разум, чувства.
Ритм мира суетного избивает нас,
Уродует и отвращает от святого,
И мы теряемся в кромешных ритмах городов,
Шумных дорог, посёлков,
Прохожих незнакомых,
Друзей навязчивых, родных.

Что даст покой моей душе и сердцу?
Где мне найти его для жизни
И для беседы с миром?
Неужто мне копать пещеру?

Мне душно, душно много дней,
Ночей,
Недель
И лет.
Устала жизнь моя от зноя.
И я изжёванный жарой, и все вокруг.
Не только люди – звери, трава, земля разбита,
Мой дом, дорога, что у дома,
Машина и навес раскалены.
Мой мир от зноя утомлён,
От пекла!

И вот к обеду – туча,
Вторая, третья,
Боже мой!
Всё небо застилает потолком свинцовым,
Вот где-то даже гром, порывы ветра,
Посвежело.
Я вышел в сад, и мне уже не жарко,
Дышу легко, в тенях не прячусь,
Надеюсь: дождик!
В самый раз!
Вот было б здорово!
И веселей шумит листва,
Пёс глаз открыл, кричит ворона.
Земля ждёт свежести, дождя, дождя…
Заждалась грудь её и плечи
Прикосновений, ласк, объятий влаги.
Всё притаилось,
Время ждёт другого.
Очнулись души и сердца:
«Идёт! Идёт! Давно мы ждём!»

Но знаю я прогноз: дождя почти не будет.
Лишь капля-две, быть может, упадёт в траву сухую,
А потом – опять жара и солнце.
И всё опять по кругу.

«Дай, небо, влаги нам!
Дай перемен!» —
Кричу я ввысь.
Напрасно.
Не слышит небо россиян.
Видать, ещё не время, подумал я.
И вдруг…
Гром-голос мне с небес:
«Надейся, человек!
Надеждой Русь жива святая
Века, тысячелетья».

Летним утром, на восходе
Солнца яркого над садом
Пью я чай обычно с мёдом,
Сыром, хлебом и лимоном.
А вдали – река и мост,
Уходящий горизонт.
Просыпаюсь, оживаю,
Растворяюсь и лечу.

О богатстве своём
Написать я хочу,
Я хочу приоткрыть,
Рассказать всем о том,
Что прочёл и прочувствовал тысячи книг,
А десятки и сотни из них
Я прочёл своей маленькой дочери.
Вечерами в холодные зимы
Она слушала их и взрослела.