С этой стены неотрывно вослед уходящим глядели
Матери скорбной толпой, к сердцу младенцев прижав;
После с молитвой они повергались пред алтарями,
Славы, победы прося и возвращенья мужьям.
Вы победили в бою, но назад вернулась лишь слава,
Память о вас бережёт красноречивый гранит:
«Путник, придя в Лакедемон, скажи согражданам нашим,
Что полегли мы костьми, как повелел нам закон».
Спите спокойно, друзья! Напоенная вашею кровью,
Блещет олива в цвету, пашня пускает ростки.
Вольно творит ремесло, наслаждаясь плодами усилий,
Встав из речных камышей, бог голубой закивал.
В дерево входит со свистом секира, стонет дриада,
Грузно с вершины горы рушится ствол вековой.
Окрылена рычагом, устремилась глыба с утёса,
В тайные недра земли с лампой нырнул рудокоп.
Мерно и звонко стучит в наковальню молот циклопов,
И под могучей рукой искрами брызжет металл.
Пляшет веретено, золотистым льном обвитое,
С шумом меж нитей тугих носится ткацкий челнок.
Эхо разносит по рейду крик лоцмана; в дальние страны
Ждут отправленья суда с грузом домашних трудов,
Весело тянутся в гавань другие с дарами чужбины, —
Веет нарядный венок на высочайшей из мачт.
Что за кипенье на рынках, исполненных радостной жизни,
Ах, что за смесь языков, странно волнующих слух!
Вот на подмостки купец высыпает богатства земные —
Всё, что под знойным лучом Африка произвела,
Что в Аравийском краю вскипает, копится в Фуле, —
И Амалтея добром переполняет свой рог.
Счастие здесь родит детей небесных таланту,
Благоволеньем богов бурно искусства растут,
Жизнью воспроизведенной художник радует взоры,
Камень, ожив под резцом, заговорил по-людски.
Свод рукотворных небес утверждён на столбах ионийских,
В стены свои Пантеон весь заключает Олимп.
Легче летящей Ирисы, стрелы стремительней арка
Круто перенеслась через ревущий поток.
В уединенье мудрец фигуры циркулем чертит:
Дерзок и неутомим, он проникает умом
В силу материи, в дух, в любовь и презренье магнита,
Ловит он в воздухе звук, он разлагает лучи,
В чуде случайностей ищет причины закономерной,
Хочет явлений хаос в стройность и мир привести.
Буквами в голос и плоть облекаются мысли немые,
И говорящий листок с ними плывёт сквозь века.
Тает туман заблуждений пред взором, широко раскрытым,
Образы хмурых ночей тонут в сиянье дневном.
Рвёт оковы свои человек-счастливец, но вместе
С узами страха, чтоб он повод стыда не порвал, —
«Воли!» — взывает рассудок, «Свободы!» — вторят желанья, —
Бешено рвутся они прочь от природы святой.
Ах, средь бури исчез тот бдительный якорь, который
У побережий держал; волны швыряют пловца
И в беспредельность несут; потерян из виду берег,
Пляшет без мачт и руля челн по горам водяным.
В тучи зарывшись, погасли Медведицы кормчие звёзды,
Всюду, куда ни глянь, властвует хаос один.
Правда из речи исчезла, из жизни вера и верность
Скрылись, и ложь на устах клятвой священной звучит.
В крепкие связи сердец, в любовные тайны впускает
Жало своё Сикофант, разъединяет друзей.
Вот пожирающий взгляд вероломство в невинность вперило,
Вот злодеянье своим жгучим укусом мертвит.
Мысли продажные в душах растленных; любовь отрешилась
От благородства, и нет в чувствах свободы былой.
Низкий присвоил обман святые черты твои, Правда,
Он у природы украл лучшие те голоса,
Что неимущее сердце в порывах дружбы открыло;
Честному чувству теперь — выход в безмолвье одном.
Право кичится на пышной трибуне, в лачуге — согласье.
И привиденье — закон — стражем у трона стоит.
Множество лет и столетий мумия существовала,
Обликом ложным своим жизни противостоя,
Но пробудилась природа, могучею медною дланью
Двинула в полый костяк время с нуждой заодно, —
И, уподобясь тигрице, что, клетку стальную разрушив,
Вдруг вспоминает, грозна, сень нумидийских лесов,
Гневно на зло человек ополчился и под остывшим
Пеплом города вновь ищет природы родной.
О, раздвиньтесь же, стены, и дайте пленнику выход,
Вот он, спасённый, бежит в лоно забытых полей.
Где я? Исчезла тропинка. Глубоко зияют ущелья
Передо мной и за мной, переграждая мне путь.
Сзади остались сады, провожатых кустов вереницы,
Скрылся из глаз любой след человеческих рук.
Только материю вижу, откуда росток свой пускает
Жизнь, одичалый базальт ждёт чудотворной руки.
С ревом и шумом несётся поток по рёбрам утёсов
И под корнями дерев путь пролагает себе.
Дико и страшно здесь! Одинокий в пустыне воздушной,
Только орёл висит, мир с облаками связав.
Здесь ни один ветерок не доносит ко мне на вершину
Отзвука дальних людских радостей или скорбей.
Но неужели один я? — О нет, я с тобою, природа,
Ах, я на сердце твоём — это был только лишь сон;
Грозной картиною жизни мне ужас невольный внушал он,
Рухнула в дол с крутизны мрачная грёза моя.
Здесь, на твоём алтаре, очищаются все мои чувства,
И молодеет мой дух, полный весёлых надежд.
Цель и намеренья вечно меняет властная воля,
И повторяются век, круговращаясь, дела.
Но, молодая всегда, ты, природа, во всех измененьях
Благочестиво хранишь древний закон красоты.
Всё, что тебе доверяет младенец резвый и отрок,
Чистой и верной рукой мужу ты передаёшь;
Разные возрасты жизни ты кормишь грудью единой;
И под одной синевой и по одной мураве
Бродят совместно с близкими также и дальние роды.
Видишь — сияет светло солнце Гомера и нам!
Читать дальше