Антология: Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

И осень с ним шагала в ногу и возмужала —
в свой черед.
Она, как сказка, шла с ним рядом, чтобы его
следы заместь,
Смотрела вдаль недетским взглядом,
неотвратимая, как месть.
Так шел он, в майке, в серой кепке. Его приметы:
смуглый, крепкий.
Из вас не знает кто-нибудь, куда он мог
направить путь?
Когда фашисты покидали пустой, сожженный
город Б.,
Уже за мглистой снежной далью расплата
слышалась в пальбе.
И мальчик раньше всех, как надо, вернулся
в город свой родной.
Вернулся он домой с гранатой. Он ей доверился
одной.
Он был фашистами не узнан, не заподозрен был
никем.
Следил он, как по снегу грузно, за манекеном
манекен,
Уходят вражеские части, ползет по швам
железный ад:
Видать, не впрок чужое счастье, не легок будет
путь назад.
Их тягачи, и мотоциклы, и танки, полные тряпья,
Ползли назад. В нем все затихло. Он ждал,
минуту торопя.
А тягачи неутомимо спасали, что могли спасти.
Но он не взвел гранаты. Мимо! Не в этих.
Надо цель найти.

Он всматривался, твердо зная в лицо мишень
свою: SS.
Где же машина та штабная, что мчится всем
наперерез, —
Всегда сверкающая лаком, кривым отмеченная
знаком,
С гудком певучим, с полным баком, франтиха
фронта «мерседес»?
Она прошла крутым виражем, кренясь и шинами
визжа, —
Машина та, с начальством вражьим, опухшим,
словно с кутежа.
И мальчик подбежал и с ходу гранату в стекла
им швырнул.
И вырвавшийся на свободу бензин из бака
полыхнул.
Два офицера с генералом, краса полка,
штурмовики,
Шарахнулись в квадрате алом, разорванные
на куски.
А где же мальчик в серой кепке? Его приметы:
смуглый, крепкий.
Не знает кто-нибудь из вас, погиб ли он, где он
сейчас?

Не знаю, был ли мальчик взорван. Молчит о нем
кровавый снег.
Ребят на белом свете прорва — не перечтешь,
не вспомнишь всех.
Но сказка о ребенке смелом шла по тылам
и по фронтам,
Написанная наспех, мелом, вдруг возникала тут
и там.
Пусть объяснит она сама нам, как он остался
безымянным.
За дымом фронта, за туманом шла сказка по его
следам.
Пятнадцать лет ему, иль десять, иль, может,
меньше десяти?
Его фашистам не повесить, не опознать
и не найти.
То к партизанам он пристанет, то, ночью рельсы
развинтив,
С пургой в два голоса затянет ее пронзительный
мотив.
Он возмужает понемногу, что делать дальше —
разберет.
А сказка с ним шагает в ногу и возмужает в свой
черед.
Она идет все время рядом, поет, и в землю бьет
прикладом,
И смотрит вдаль недетским взглядом, и гонит
мальчика вперед.

И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!

Пусть приняла борьба опасный оборот,
Пусть немцы тешатся фашистскою химерой,
Мы отразим врагов. Я верю в свой народ
Несокрушимою тысячелетней верой.

Он много испытал. Был путь его тернист.
Но не затем зовет он родину святою,
Чтоб попирал ее фашист
Своею грязною пятою.

За всю историю суровую свою
Какую стойкую он выявил живучесть,
Какую в грозный час он показал могучесть,
Громя лихих врагов в решающем бою!
Остервенелую фашистскую змею
Ждет та же злая вражья участь!

Да, не легка борьба. Но мы ведь не одни.
Во вражеском тылу тревожные огни.
Борьба кипит. Она в разгаре.
Мы разгромим врагов. Не за горами дни,
Когда подвергнутся они
Заслуженной и неизбежной каре.
Она напишется отточенным штыком
Перед разгромленной фашистскою оравой:
«Покончить навсегда с проклятым гнойником,
Мир отравляющим смертельною отравой!»

…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…

Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом — смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
Не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад.