Аполлон Майков - Природы мир и мир людей. Избранное

И сам первым пытался расчислить эти «божественные тайны» «гармонии стиха». Не стоит говорить, что ничего хорошего из этого не получалось.

Как литературный архаизм следует оценивать и следующее свидетельство из авторизованного биографического очерка Майкова: «Майков, как тонкий ценитель, как истый знаток, смаковал все возвышенное, полезное и прекрасное, где бы оно ни проявлялось, скорбя в то же время о нашей косности, лени и скудной предприимчивости» [7] Златковский М. Л. А. Н. Майков. 1821–1897 гг.: Биографический очерк. С. 90. . Обязательное соединение прекрасного и полезного было основным эстетическим требованием со времен Платона, повторяемым во всех нормативных школьных учебниках. Им руководствовался и Державин, когда писал, что для Екатерина II поэзия

Для писателя середины XIX в. это был давно прошедший день.

Этот литературный архаизм зафиксировал уже гораздо позднее Ф. П. Батюшков: «Аполлон Николаевич прекрасно читал свои стихи. Немного в приподнятом тоне, несколько напевно, декламируя, но его стихотворения так и надлежало читать. Именно декламация Аполлона Николаевича раскрывала настоящее значение многих его стихов, которые в простом чтении проигрывали. Пушкина нельзя декламировать; его следует читать просто и либо в небольшом интимном кружке, либо самому для себя. Он как-то вас захватывает внутренне.

У Майкова, наоборот, стихи напрашиваются на декламацию. Когда Аполлон Николаевич читал их вслух, он принимал вдохновенный вид. Красивая голова его, точно выточенная тонким резцом, слегка откидывалась, глаза блестели и даже очки не портили их выражения; голос повышался, он мерно и несколько однообразно размахивал правой рукой, ясно, четко и выразительно произносил каждое слово, повышая и понижая голос, – выходило очень эффектно и увлекательно. Я любил его слушать» [8] Из неизданной книги Ф. Д. Батюшкова «Около талантов». «В семье Майковых» / Публ. П. Р. Заборова // Русская литература. 2000. № 3. С. 180–181 .

Архаизм (пока еще невольный, впрочем) проглядывает и в отношениях молодого Майкова с царским двором. В своих занятиях живописью он делал, согласно его воспоминаниям, «быстрые успехи»: а «одна из моих картин (изображающая Распятие) была куплена в устроивавшуюся тогда католическую капеллу для бракосочетания е<���е> и<���мператорского> в<���ысочества> великой княгини Марии Николаевны с герцогом Лейхтенбергским». За это «Распятие», которое Николай I увидел в мастерской Майкова-отца, Аполлон был пожалован бриллиантовым перстнем [9] Из переписки В. А. Солоницына и Е. П. Майковой 1843–1844 гг. / Подготовка текста и примечания А. Г. Гродецкой // Лица: Биографический альманах. [Вып.] 8. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. С. 90. Местонахождение этой картины неизвестно, однако существует картина «Святой равноапостольный царь Константин и святая царица Елена» (ок. 1835; холст, масло, 151х214; Государственный Русский музей; образ из иконостаса Троицкого собора лейб-гвардии Измайловского полка в Петербурге; см. ее: https://www.ippo.ru/kultura-i-iskusstvo/article/vozdvizhenie-chestnogo-i-zhivotvoryaschego-kresta-203010), которую атрибутируют Н. А. Майкову. . Вскоре после выхода «Стихотворений» 1842 г. по представлению экземпляра сборника Николаю I министром народного просвещения С. С. Уваровым Майков был награжден 1000 рублей и длительным отпуском для поездки за границу. Разумеется, Майков не только не искал перед властью, он не делал даже никаких шагов, которые могли бы быть так истолкованы. Но прямо противоречащий духу времени интимный характер в отношениях поэта и царя, которого так старательно стремился избежать Пушкин, уже намечался.

29 июня 1842 г. Майков вместе с отцом выехал на пароходе во Францию (Гавр, оттуда в Париж), затем в Италию, а в апреле 1843 г. вернулся в Париж. В Париж приехали брат Валериан и В. А. Солоницын. Братья слушали лекции в Сорбонне и Коллеж де Франс, работали в Национальной библиотеке. В начале 1844 г. Майков через Дрезден приехал в Прагу, где изучил чешский язык. Знакомство с В. Ганкой и Шафариком способствовало развитию интереса к судьбам славянских народов и к роли русского народа и России в процессе единения славян.

28 марта 1844 г. Майков вернулся в Россию и вскоре стал служить помощником библиотекаря Румянцевского музея, который в то время находился еще в Петербурге. Он завязывает литературные знакомства в Петербурге: В. Г. Белинский, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, И. И. Панаев, Д. В. Григорович, А. А. Краевский, петрашевцы, в том числе А. Н. Плещеев и Ф. М. Достоевский, дружба с которым установилась на всю жизнь. Политические вопросы Майкова в это время не интересовали. И хотя по делу петрашевцев он на короткий срок был арестован, никакого влияния на его судьбу это не имело, но под тайным надзором он состоял до 1855 г. Посещал Майков литературные «среды» у Плетнева, вечера у А. В. Никитенко. В эти годы началось общение Майкова с А. А. Фетом (1820–1892) и Я. П. Полонским, которое он позднее назвал «тройственным союзом». Между тем поэтические установки Майкова серьезно отличались от его коллег. Как справедливо замечал Д. С. Мережковский, «когда Майков передает звук, Фет и Полонский передают трепетное эхо звука; когда Майков изображает ясный свет, Фет и Полонский изображают отражение света на поверхности волны» [10] Мережковский Д. С. Майков // Мережковский Д. С. Вечные спутники. СПб.: Наука, 1911. С. 216. .