Юлия Хриптан - Underside. Стихи из души к душе

Не думай. Почувствуй.

Толкаю себя через время,
Я двигаю маятник мира,
Надеясь на каплю прозренья
В сражении перца с зефиром.

И есть то, что было и будет,
И есть хорошо или плохо,
Меня восхваляют и судят,
И видят то святость, то похоть.

Как маятник, влево и вправо,
Уже не находит баланса.
Наш мир невозможно исправить
И мне остаётся смеяться.

Я двигаю маятник снова,
Ловлю кайф от этих качелей,
А жизнь невозможно сурова
Без вот таких развлечений.

Мне хочется выйти за рамки
Сраженья экстаза и боли,
Но бьются ромашки о танки,
И гаснет свобода в неволе.

Желая однажды очнуться,
Толкаю себя через время.
И стрелки стальные не гнутся,
И пишут историю перья.

Толкаю себя через время,
Живу сквозь всю эту шумиху
В погоне за той самой дверью.
Скажи мне, отсутствует выход?

Главная опора в том, что в этом мире нет опоры.
Засыпаны мечты песком, и проседают коридоры.
Ссыпается реальность; трудно так понять,
Как все развидеть и увидеть снова,
Как сотворять миры и растворять,
Что сложного нет ничего и нет простого,
Когда все закончится, как начиналось,
Что еле коснулось, а что – не касалось.
Всё так существенно, что и не важно.
Я, смерть созерцая, приветствую жизнь,
И тает под ливнем листочек бумажный,
И рвется душа что-то там завершить.
Но я лишь дрейфую, хватаясь за воздух,
И падаю вверх: небо стало землёй.
А мир повторяет: нет рано и поздно.
А мир так спокойно мне машет рукой.
Я выберу миг и выпрыгну в вечность.
И каждый мой вдох – будет путь на века.
Жизнь тем и прекрасна, что так скоротечна,
Как неповторимый полет мотылька.

Я так хочу быть хорошей,
Что просто лезу из кожи.
Для друзей, для психологов – тоже.
Для тех, кто нос задирает и кто вечно прав,
Кто лезет носом в мой личный шкаф
И кто с ноги открывает дверь.
Я хочу быть хорошей, и что теперь?
Я так хочу быть хорошей,
И что же?
Но если я – не я, кто за меня мою жизнь прожить сможет?

Костюмчик для шлюхи,
Да рельсы на шпалах.
Глумятся старухи,
А Будда усталый…

Костюмчик для шлюхи,
А я – под кроватью,
И мышцы не глухи
К усевшему платью,

Мне в спину врезается
Замок старинный.
На шее качается
Столб от Неглинной,

И рельсы на шпалах
Лежат между делом.
Я их разыскала,
Чтоб влиться в них телом.

Я в них закопалась
Своими руками,
Бумагой прижалась:
Зверьком оригами.

Глумятся старухи
Над телом невесты,
И полнятся слухи
О жизни не к месту,

И грезится чайке,
Что ветер вернется.
Не вкручивай гайки —
Доска не прогнется.

А Будда – усталый,
Он в отпуске ныне.
Он пьяница старый
И крутит с другими.

Костюмчик для шлюхи
Ношу неумело.
Когда люди глухи,
В цене только тело.

Я боюсь остаться тенью в зеркалах,
По земле скитаясь, быть чужой в богах,
Слушать и не слышать, думать, но не знать.
Я боюсь не выбыть и боюсь не стать.
Я боюсь остаться за твоей спиной,
Я боюсь быть фоном за чужой борьбой,
Я боюсь повторов и боюсь премьер.
Не спасает в жизни точный глазомер,
Не спасает в жизни твердая рука.
Там, где нету пола, нет и потолка,
Там, где нет вопросов, пусть молчит ответ.
В темноте мне страшно, но пугает свет.

Наверное, нельзя писать стихи,
При этом положив под ноги грелку:
И фразы все прозрачны и сухи,
И надоело доставать из шляпы белку.
Кому какое дело, что мороз,
Почти мертва собака под дверями.
А в памяти всплывают сотни поз
И фраз с безликими словами,
Как будто это было не игрой
И не закончилось от скуки и обиды,
Как будто каждый новый путь домой —
Процессия прощальной панихиды.
Наш быт серьезней мерзнущих котов,
Первостепенней брошенных младенцев,
Потерь и боли умерших отцов,
И, может быть, важней фашизма немцев.
И все идут угрюмыми на казнь
К восьми утра в торжественной одежде,
В сердцах то стыд, то страх, то неприязнь,
И с каждым днём все тяжелей, чем прежде.
А мимо – пес, и кот, и детский сад,
И две больницы, свалка и подвалы.
Никто ну трус, ну сволочь и ну гад,
Но почему всё так, и что же с нами стало?