Марина Паншина - Сердце на ладони

Взаимность в дефиците. И от него
Скрутило сердце и душа чернеет мумией.
В туманной пелене страстей
Кручусь, как раненный в живот.

Не плачу. Душа рыдает каждый день и час,
Как дождь холодной осенью. Нет солнца.
Темно и беспросветно. На поприще взаимности
Всё занято. Нет места мне, как слишком неземной.

Я соткана из чувств, а не из плоти.
Я – клетка нерва, боль, укус, ушиб.
Ячейка горя и обид своих объект,
Субъект любви, её источник.

Изгнанница.
Изгнанница из плоти, из объятий,
Тяжёлых, неумелых и чужих.

Я вся – стремленье к идеалу,
К совершенству души и тела,

К естеству движений и чувств.
Я – порождение сомнений,

Скитаний по душам и телам.
Я вся – усталость. Усталость сердца,
Разума и тела.

А тело – как придаток к сердцу.
Оно ему послушно и подвластно,
Оно – его творенье и исход.

Когда бездумье в сердце,
То и бездумье в теле.
Оно – противоречие.

Откликнувшись на чью-то плоть,
Оно смиряется и поддаётся так же
Хаотично, и бессильно, и фальшиво,
Как сердце, стонущее о другом.

Да, тело – наш мираж, обман.
Природа нам дала одни движенья,

А души разные, свои … чужие…
Корявые, большие…
Прямые, лицемерные…

И не душа поёт от песни тела, а наоборот.
Как ни умело чужие и намётанные
Губы нас обрабатывают,
Если нет в душе ответа,
Тело будет холодно и скупо.

Как одолженье принимаешь
Накопленную необходимость,
Снисходительно и строго.
Инстинкт ваш спит.
Ваш строгий индикатор совместимости.

А ты, закрыв глаза, трепещешь,
Лишь представляя тот желаемый «цветок».
Всё по Экзюпери – ты ищешь сердцем,
а не взглядом,
Средь тысячной похожести безликой
Выбираешь суверенное, своё.

– А дальше? В нелюбовь уйду. В кощунство .
Дразнить тела, играть и рвать,

Увязнув телом в липкой топи страсти .
Живой и грязной. Утонуть .

– А мысли, чувства? Где они, зачем?
– Забыты, завалились, отмерли придатком детским .
– Детским?
– Человечьим!

Без них – животные с животной похотью и
безразличьем.
День скомкан. Выброшен и скомкан,
Как первое звено в цепи звенящей.

Я ухожу. Я всё постигла.
И ухожу не в топи страсти,
И не взвиваюсь к Богу я, душой мерцая.

Конец не очень вычурный, банальный,
Как всем известной жизни повести.
Я ухожу в себя. Иду к себе.
На плаху
собственной
совести .

Может, девочка стала девушкой той весной?
Чуть распущенной и такой…
Не проказницей – безобразницей заводной.

Не покажется, не приглянется – так не стой.
Проходи, в толпу, как в омут, не гляди,
Мне на плечи руки зряшные не клади.
И в глаза мои незрячие не гляди.

По тропинкам моим спутанным не ходи.
И словами мимолётными не крути.
Проходи, где легче клонится на пути.

Проходи, где легче стелется, на кровать,
Где причёсанней и покладистей будет спать.
Где губами можно губы доставать.
До конца, как песню пьяную распевать.

Если много, сквозь оскомину – пить до дна,
Будто лучше и прекраснее нет вина.
Пить сквозь «нет», «пусти»,
«не надо», «не хочу»,
Чтобы было вровень, «в доску», по плечу.

Чтоб ломать и гнуть, как тонкую лозу.
Перейти, как поле спелое в грозу.
Чтоб достать звезду и с небом закрутить…
И тоску за всем за этим позабыть.

Ты не хочешь отстать,
Но отстал ты безнадежно,
Чтоб меня целовать
Удивительно и нежно.