Array Антология - Зимние сны

Боже, понял я, в какой же яме
Прозябает мой родной народ —
Нет, не без альбомов Модильяни
И колбас – без прав на кислород.

В капсуле, в полёте раскалённой,
Не пришлось тогда вернуться мне
(Как позднее многим Крикалёвым [1] Сергей Крикалёв – последний советский космонавт, который в 1991-м году, во время прекращения существования СССР находился в полёте, вернувшись уже в, по существу, новую страну. ,
Чтоб найти свой дом в иной стране).

Жизнь, как будто, открывал сначала
И, казалось, даже с огоньком,
Но, случалось, так порой качало, —
Всё вокруг летало кувырком!..»

Дальше, извините, не припомню,
Где и с кем был он тогда душой.
Слушал я с печалью, только что мне
Было до неё, увы, чужой!..

Будто в зал, реально ж – дальше, мимо
Он смотрел, уже не говоря.
– Повторите нам по кружке пива, —
Попросил официанта я.

Возле ног этюдник чуть поправив,
Он глазами улыбнулся лишь.
За его спиной в оконной раме
В лужах и огнях блестел Париж.

Который месяц словно те же маски,
Не отличишь – твоя или моя,
Но вот уже, пройдя январь, савраски
Нас тащат за пределы февраля,
Где впереди распутица, понятно,
Привычная, увы, из года в год, —
Бескрайних луж мерцающие пятна,
Среди которых вечно ищешь брод.
В такие дни понять бы надо: где мы,
Не сбились ли с пути в узлах дорог?
Нет, не сейчас, ведь врубелевский Демон
Об этом же задумываться мог.

На антикварных рынках
Встречались мне в бумагах
Военных лет открытки
И письма из Гулага.

Писавшиеся с болью,
Достоинством и честью
Тем, кто ушедших помнил
И тем, кто враз исчезли.

Тут – крепкие объятия,
Там – раненое сердце.
Как гвозди из распятия,
А ныне – для коллекций.

Какими каталогами
Оценишь боли схожие?
Какими эталонами,
Когда – мороз по коже!

Смотрю на те, что собраны
И дорожу которыми, —
В них жизни за засовами —
За штампами конторскими.

Неважно, что помарки
И труден глазу почерк —
Лежат в соседстве с марками,
Которых нет на почтах.

Альбомные страницы
Пронзило их дыхание,
Отсутствуют границы
С тем, что отныне – давнее.

А всё же не минувшее,
Ведь душу жжёт поныне
И лучшее, и худшее,
И то, что между ними.

О, город мой, давным-давно не я ли
Любил смотреть в рождественские дни,
Как снегирями в мокрый снег ныряли
Твоих автомобилей стоп-огни.

О, город мой, давным-давно не мне ли
На Пресне или у Москвы-реки
Порою сквозняки печально пели.
Твои, а не чужие сквозняки.

О, город мой, мне так давно неведом
Ни свежий воздух твой, ни новый смог,
Но сердцем я к твоим причастен бедам,
А, значит, «инагентом» зваться б мог.

Москва, Россия, мы давно не вместе,
Не жалуясь же, впрочем, на судьбу,
Быть «инагентом» счёл бы делом чести,
Я говорю, имея вас в виду.

Смотреть вперёд? Да, что же там увидишь! —
Но, может, лучше терпкое винцо
Пить, вспоминая тех, кто, будто, в Китеж
Уехав, не напишет письмецо.

Или, покуда день лениво киснет,
В туман сентябрьский солнце унося,
Причёсывать растрёпанные мысли, —
С растрёпанными дальше ведь нельзя.

Одно лишь понимаю – нынче с толку
Я сбит и малость, кажется, раскис
Средь огоньков, разбитых на осколки,
На мокрых тротуарах городских.

Печальной скрипкой влажный ветер плачет,
И шляется за мною по пятам,
А наступивший вечер пуст и мрачен,
Как выжженный пожаром Нотр-Дам.

Мир без друзей пустеет понемногу,
И вянут дни, как осенью цветы.
С минувшим веком мог идти я в ногу,
Но спотыкаюсь с нынешним, увы.

Знать, эпоха не та
Или нравы не те, —
Пустота, пустота, —
Я один в пустоте.

Город в лужах блестит,
Тусклы лишь фонари.
Сколько раз: отпусти, —
Пустоте говорил.