Сола Монова: Лирика

Мой далекий предок был в вечных поисках,
Кушал что попало и не всегда,
Мы с Галиной не беспокоимся,
Тут куда ни глянешь – кругом еда.

Привезу домой тортик кремовый,
Как не взять по акции, ё-моё,
А когда мне даст Галя премию,
Наращу реснички как у неё.

А с далёким предком бывают сложности,
Снится, как я по’ лесу с ним иду,
Говорит, что торт весь отложится,
И что я работаю за еду.

Это старая резолюция,
Нет такой проблемы давным-давно.

До чего ж люблю эволюцию
И цивилизацию заодно!

Твой приятель Валерка в футболке с орлом
В ресторане отеля за шатким столом
Говорил, что ты должен идти напролом,
Что тебя понимает отлично.
Понимает, насколько ты сильно устал,
Потому что ты просто мужик, а не сталь,
И просил принести ему водки Кристалл,
Но ему приносили Столичной.

Он тебя понимал в мелочах и в большом,
Он был очень расстроен, смущён, возмущён,
Запивая Столичную кислым борщом,
Бородинский макая в сметанку.
Вы допили Столичную, съели борщи,
Сервис был неказистым, но счёт – небольшим,
Он сказал: «Если будут проблемы – пиши!»
И поехал к жене на Фонтанку.

Он поехал к жене, ты пошёл на вокзал,
Ты нашёл своё место и мне написал,
Что уладишь любые формальности сам
И уладишь, наверное, к маю.
Что тебя понимают Артём и Кирилл,
И Валерка, ты только что с ним говорил,
И случайный попутчик, мужик из Твери,
Только я тебя не понимаю!

И хотя я прекрасно умею читать,
Прочитав это всё, не пойму ни черта,
Между нами давно появилась черта,
И теперь мы её не преступим!
Ты использовал весь речевой арсенал,
Поезд тронулся, и потерялся сигнал,
Мне казалось, что это ещё не финал,
Позвонила – ты был недоступен!

Ты исчез – для тебя это было важней.
Твой приятель Валерка поехал к жене.
Он тебя понимает? Конечно же нет,
Понимал бы – сидел бы напротив.
Не лежал бы в постельке своей кружевной,
Обсуждая твои перспективы с женой,
Обсуждая, какой же ты всё же смешной,
А такой образованный вроде.

Хороши обсуждения чьих-то страстей,
Возникает так много хороших идей,
Обсудили тебя, уложили детей,
Целовали в мизинцы, в ресницы…
А твоих кто придёт целовать, обнимать?
Ты спокоен, у них есть надёжная мать,
Им ещё слишком рано тебя понимать,
А потом ты готов объясниться.

Ты готов объясниться. Позднее. Потом.
У картонных мечей затупился картон,
Вот и кончилось детство из книжек Барто,
Из мультфильма про Питера Пена.
Приключения и никаких катастроф…

Слышишь музыку? Что это? Песня ветров?
Или в крайнем купе на рояле Петрофф

Проводница играет Шопена!

Я ненавижу женщин в бесформенных свитерах
С льготным абонементом в «Ленком», «Современник», «Et Cetera».
Смотришь на пальцы – не замужем, любит стирать,
Смотришь на губы – надменна, скупа на ласки.
Вот даже порой и осанка, и волосы без седин,
А веет глубокой могилой, в которую как один
Летят Достоевский, Булгаков и Константин
Сергеевич Станиславский.

Я ненавижу женщин, скупивших Родео-Драйв,
Идущих на «лабутанах» в роскошные номера.
Глядишь в декольте ей – там светится копирайт
Пластического хирурга с опытными руками.
Такая пройдёт, как агония, как гроза,
И чувствуешь: пальцы мечтают хватать, а язык – лизать…
Но только засмотришься – резко по тормозам,
И хрясь в неё камнем!

Я ненавижу женщин-наседок «а-ля маман»,
Такие обычно сидят с рукоделием по домам,
И всё у них славненько: ужин, детсад, роман
[Бульварный бестселлер о чем-то таком бандитском].
Oна Вам расскажет под водку и корнишон,
Как Митя покакал оранжевеньким в горшок,
В манере Ван Гога, и все испытали шок
И долго ребенка лобзали по ягодицам!

Я ненавижу женщин, сидящих внутри меня,
Я им поджигаю избы и завожу коня,
Мне хочется их уничтожить, убить, унять,
В глубокие лузы загнать беспощадным кием…
Но всё, что я вижу в других, – это только я,
Поскольку на каждую женщину есть персональный яд,
Поскольку на каждую женщину есть персональный ад,
И это – другие.

У первой – красивая грудь, у второй – ноги,
Стройные, ровненькие, с худыми ляжками…
А я, как старенький телефон Nokia,
Всегда заряжена…