В. Тао - Синестезия

спичка

шиповник, високосный бред стрекоз…

лежак и пляж заросший илом, зловонием

эскадр – экстаз волны уложен галькой

в атмосферном трансе.

хмель сигарет в изгибах лимузинов,

прохладе взглядов – струящихся шелками

наготы… блуждает бриз по граффити

улыбок, по бережной безбрежности

волос

путаны в нимбах, в витражах Растрелли —

о, парки, слитые с ничтожества небес!

о, молнии, провисшие в сердцах

холёной болью!

лишь увядание в гармонии истомы,

лишь призраки в брезгливости зеркал

флотилии чувств в нимбах волшебства.

озарения приютившие смог городов – отчаялись

заполучить это блуждающее забвение, огонь

бережно лижущий паззлы тщеславия.

обезглавленный штиль, оргазм солдат и

любовников раскиданных смертью – крупа

нищеты рассыпана по обнажённым ляжкам

в безмолвии фабричных труб воркуют голуби,

молнии свисают элегантным уродством —

боли и прохлады, страха и увядания

не озарён и юн

мёртвые сияют в безумии пришедшему на смену времени, вспыхивают светлячками во всемирной неге – качество цифровых двойников таково, что ум расширяется до идеальной пустоты

плоть разорвана сновидениями, любовь опередившая будущее – беззаботна, легка словно бабочка блистающая флажолетом полёта. лишь сердце умоляет не дышать, прострелянное нотами симфоний – в вакууме духа нет даже демонов готовых вознестись!

жертвы завёрнутые в желания

поднесенные как катана к зрачку

сброшенные тела

холодные эскадрильи. оборотни

отлитые на их бортах разлетаются

по миру – братья по оружию и пролитой

крови – за бессмертие не получишь

золотую пулю, только серебряную.

русские дороги ведущие к памяти…

архипелаги полны костей и неги —

пример тоски ничем не объяснимой —

Христос воскресе из мёртвых и вечного

огня. его язык бледный как смерть

бушующая вселенная

Горы… фантастическим узором покрыта

ночь. Тени в заглохшем парке, лунный ливень

льющийся в зеркалах. О чём мы молчим,

обманывая тысячелетия? о памяти

прекрасной как снег? о боли?

бриз облекающий кожу. голых полубогов.

бабочки свихнувшиеся от грозы и полусон

в изгнании полёта

строка поэмы, крылышко шмеля

лобная ось натянута как струна,

как гильотина: корабли прилетели —

высадили нас, раскидали… теперь мы

немые. были прахом, стали пухом.

звёзды в пустых отелях: сходим

с ума в его номерах

приговорённые к памяти,

обелискам – нам ещё жить

и жить… мёртвые вопиющие

к рождению

беременные синевой

…голос коснулся подушки, уха:

сон врачевал, удваивал нереальность.

шум снизошедший откуда-то сверху —

вином накрывался стол, крыльями

аватаров…

в зоне сумерек разрушается вальс —

мы только что вернулись, попадали на

палубу – молчим на ангельских языках,

полных женщин и голода: мёртвые

шепчутся в парусах – призраки

прячущие совершенство

звездная Хиросима – поэзия из чистого

кремния. холод рассеивает атомный лай:

самая последняя ночь на Земле…

небо узнало нас, стёрло память.

слёзы и языки… шепчутся души в неге

лазури: поломаете ноги, обретёте крылья…

сверхозарённая ночь. время исчезает

во всех направлениях: посвист тетивы в

волшебстве полёта, магии небытия. ангел

окаянный сжигаемый огнём – не можешь

быть постоянно на связи…

отымели павших солдат соловьи – ветер

прошлого ищет забвения, а радость —

наши души: оборотни и мертвецы.

блаженные и бандиты.

поводки его тонкие

как страдание

ночь в совершенстве объятий.

тени на кончике пламени, кости

и пепел джаза. в чувствах пять измерений —

ни одного подходящего выхода:

в оргазме смерти, сиянии неги.

на бледном полу-ветру…

глаза в глаза в параллелях

закатов. в щедрости и воздаянии.

причастии и аскезе. доверии

и угасании

…мальчишками исцарапано

худое лето. Камни нагреты: мир

юн, распят невдохновеньем

В Салониках штиль.

Солнце плавит развалины,

сердца замерзшие перед рождением.

В клёкоте чаек, насилии волн: дежавю

задыхающееся памплисестом

крылья кочевников пахнут