p_i_r_a_n_y_a - Я у тебя болю…

новую жизнь вдруг подарил.

[Едва ли]

Только будь счастлив, сам за себя хотя б!

Я – своему выйду навстречу тоже.

Медленно ангел рядом идёт – ослаб.

Помнит ли кто, как мы летали?

[Боже]

Пью тишину – по капелькам, по осколкам

(больно горчит во рту, прожигает душу),

оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько…

Прячу любовь – ногами торчит наружу.

Глубже копаю яму заразе этой,

сверху плитой без надписи и без даты —

лезет в стихи, меня превратив в поэта,

благословляя: надо же, как пиздато!

Рядом стоит, меня по плечу похлопав

(буквы – в слова, слова – в предложений нити

я собираю): с каждым бывает, что ты,

если не так что – вы меня извините.

Я извиняю. Ты извиняешь. Только

мы перед ней гораздо сильней виновны:

оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько,

оба её хороним, убили словно.

А я – давно остыла, не горю,

казалось раньше: мы – две половинки,

я всем друзьям – устала, – говорю, –

огню былому праздновать поминки.

Они в смятеньи: весь огонь угас,

а так – до неба, кажется – горело,

и жизнь спустя, когда не стало "нас",

ещё так долго, так упрямо тлело

на торфяных болотах наших душ –

погибельно, подземно, внутривенно…

Мой выживший оркестр играет туш:

залит огонь любви забвенья пеной.

– А давай все сначала, слышишь?

Мы ведь счастливы даже были…

– Разве заново перепишешь,

как друг друга мы разлюбили?

Где на это взять сил, подскажешь?

Все потрачено на разборки,

И опять ты меня накажешь –

Непокорную, как ни горько…

И опять будешь делать больно –

Без сочувствия, со всей мочи.

Нет, не надо, с меня довольно,

И не важно, зачем ты хочешь

Снова наши вернуть рассветы

И закаты, что так качали –

Я сама вспоминаю это,

но – прости – не начну сначала…

Если бы алкоголь

в сердце латал бы раны,

чтобы не слышать боль,

я б просыпалась – пьяной,

я бы уже с утра

выстрелом вверх шаманским

горести со двора

выгнала бы шампанским,

я бы уже в обед –

только Киндзмараули,

но – облегченья нет,

кажется – обманули:

зря я ищу покой

где-то на дне стакана,

если вино – рекой,

значит, мы будем пьяны,

счастья лишь только нет

в терпком глотке пьянящем –

только кровавый след

прошлого – в настоящем…

Открыла дверь в надежде: он ворвётся –

с цветами и шампанским, пьян слегка,

и в губы жадно-жадно мне вопьётся,

и по спине куда-то вниз рука

скользнёт, и, с гравитацией не споря,

и сами на пол съедем, не дойдя

до спальни трёх шагов. Мы в коридоре

в одно сольёмся целое, сойдя

с ума от наважденья грёз любовных,

и больше не расстанемся вовек…

Открыла дверь и жду его я, словно

я для него – желанный человек…

Так вдруг стало тепло, спокойно —

отгорело, отбушевало,

и не плачется по покойной,

хоть и лет ей ничтожно мало,

хоть жила она – одиноко

(В моём сердце ища приюта,

долго-долго ночами волком

страшно выла – не убаюкать…

А теперь там дыра – размером

метр семьдесят на полметра,

а казалось – была разменной

этой нашей любви монета.

Никому не казалась нужной

эта наша любовь до гроба,

а скончалась – размером в душу

дыры в сердце латаем оба,

и ничто не пришло на смену —

никакое другое счастье:

только приторный запах тлена

от вчера бушевавшей страсти)…

Вот и встретились снова. Здравствуй…

[Сердце гулко стучит в виски.]

Как дела? – Всё в порядке, – Счастлив.

[Что не сдохла я от тоски?]

Как детишки, семья, карьера?

[Ну и, мстительно:] Как жена? –

Так же, как у тебя, наверно –

бес-прос-вет-но. Поражена? –

Да чему поражаться, если

за Бог знает уж сколько лет

вас ни дня не видали вместе,

фотографий совместных нет…

Ты им очень, конечно, нужен –

лучше нет у детей отца,

но, себя называя мужем,

не носил никогда кольца:

вечно в поиске – новых, свежих,

наполняющих светом жизнь…

[Время-врач снова раны те же

на живую шьёт – разошлись.]

Вот и встретились снова. Здравствуй…

[Боль тисками сдавила грудь.]

Будь, пожалуйста – слышишь? – счастлив,