Екатерина Рупасова - 31 история отчаяния

Первая утрата

Девочка в чёрном.

Сложно теперь объяснить,

Сон ли… виденье…

Тёплые слёзы.

В трепетных детских руках

Мёртвая птица.

Вряд ли есть чувство больней

Первой утраты.

Вспыхнул над взбитой землёй

Красный ликорис.

23.01.15.

Токийский госпиталь

Токийский госпиталь. Среда. Шестое.

Из раны сна, ощеренной червями,

Сочится предварительное горе.

Священной трапезы двух шинигами

На смятой простыни кровати слева,

Нельзя тревожить. Затаив дыханье,

Я просто жду, когда ночная смена

Найдёт пустое тело в мутной рани

И тени алые всплывут вдоль стенок,

Восход флуоресцентный предвещая.

Я просто жду. По трубке из системы

Пусть брызнут ожиданья рыбьей стаей

Всех прошлых жизней, что я проклинаю,

Поскольку ни в единой не был счастлив,

Но просто ждал, волненьем истекая,

Последний день. Разорван сон на части.

Пусть обернётся чётное нечётным.

Я больше не боюсь дышать водою.

Те двое смотрят на меня спокойно.

Токийский госпиталь. Четверг. Седьмое.

18.06.22.

Ровно в полдень

Комья бурые в пыль разбивая,

Отрицая исходную тьму,

К небу тянется рожь молодая,

Ровно в полдень звеня на ветру.

Ровно в полдень зернистые волны,

Расходясь, словно лопнувший шов,

Обнажают прозрачно-бескровных

И печальных лицом, близнецов.

В параличном молчании стоя,

Хваткой стылою руки скрепив,

Каждый тайно желает покоя,

Полагая, что всё ещё жив.

Ничего, кроме этих мгновений

И друг друга, у них больше нет.

Ровно в полдень, утратившим тени,

Разрешается выйти на свет.

13.09.21.

За пустым столом

Вот так и умолкает торжество.

На скатерти в хмельных кровоподтёках,

Остывшие объедки на излом

Изогнуты. Ещё не высох хохот

Бессовестный, на гулком хрустале,

Но отзвуки пронизывает горечь

Бесед, ушедших за́полночь, гостей.

О них, как о покойниках… а впрочем,

Молчание уместнее о том,

Кто остаётся. Клонится понуро

Над человеком за пустым столом,

Сафлоровое нёбо абажура.

27.01.22.

Бельфорские письма

Мой милый друг, я затерялась в датах.

Признание влюблённых на холме

Припомнишь ли? Румяных от заката

И робости. Корсет ревниво мне

Перехватил дыхание. В окне

Распахнутом вздымались шторы. Дома

Спохватятся чуть позже, а пока

Фиалки увядающей истома

В моей руке, витые облака,

Почти как в детстве, и, наверняка,

Плывут в те дни, где мы с тобой босые,

Несносные озорники, бежим

Сквозь космы трав, по тёплой бурой глине

И, притаившись в зарослях маслин,

Следим, как морная мадам Флорин,

Вокруг лачуги возводя капканы

Для ловли крыс, бранится и кряхтит.

Не знали мы потешнее изъяна,

Чем взгляд её, что отроду косит

По-рыбьему. Нелепый этот вид

Нас вынуждал, с нахальством неизменным,

В капканы рыбьи головы бросать.

Смешно? Теперь лишь совестно безмерно.

Как утверждает мыслящая знать,

Свой грех в сто крат удобней оправдать,

Чем повиниться, но такое дело…

Ответь, ты тоже чувствуешь вину?

В чернилах наше прошлое на белом

Воссоздавая, от письма к письму,

Сама не понимаю, почему

Фигуры наши кажутся чужими,

Поступки вычурными. Сколько лет

Прошло с тех пор, когда снаряды взвыли

Над крепостью Бельфора? Помню снег,

Бумагой рваной, будто бы во сне,

По улицам пылающим метался.

Я помню запах обгоревших тел,

Вид чёрных рук, стремящихся обняться

С потусторонним чем-то, но взамен,

Порыв бесплодный только цепенел,

Едва притронувшись к незримой длани.

В тот день я осознала, что добро —

Лишь вымысел, пригодный для сказаний.

Карминовое ширилось пятно:

Осколок, угодивший под ребро,

Решительно исчерпал мои силы,

А время то сжималось, то росло.

Не помню боли, помню, как спешила

Найти тебя, всем демонам назло,

В плечо уткнуться, тихо и светло

Сипеть о чём-то безмятежном дабы…

Сквозь тремор догорающих руин,

Пульсируя в дыму свеченьем слабым,

Усталый одноглазый господин

В цилиндре мятом, соблюдая чин,

Вальяжно брёл навстречу. Я не смела

Заговорить, оставшись позади.

«Мадмуазель, Вы обронили тело…» —

Чуть слышно он сквозь зубы процедил —

Так, словно о постыдном говорил.

И следовало просто обернуться,

Положим, через левое плечо.