Юрий Коньков - Сепия

Тенью стелется Анчутка,
Нет ни рожи, ни лица.
Кто надеется на чудо,
Смотрит титры до конца.

Только зайчика надули,
Оборвался дивный трек.
Запись диска. Запись дубля.
Трибьют, каверы, бутлег.

Улица пахнет серой
Пончиками и мясом
Воду раскрасим серым
Вы тут нарочно сели
Чтобы я не боялся

Землю раскрасим синим
Ветер раскрасим жёлтым
Сами меня просили
В выжженном поле силы
Выживет только крыжовник

Сами качали реку
Сами кричали раки
Время стреляет редко
Время стреляет редькой
Что ты сегодня рано

Горько бывает редко
Метко бывает часто
Чёрным раскрасим метку
Чёрта раскрасим медным
Порохом и лучами.

Гроздьями зреет гравий
Краны в порту хлопочут
Красный у нас украли
Зелёный у нас украли
Белого сколько хочешь

Полустанок. Позаранок. Проседи.
Эшелоны. Кутаясь в шинель,
Кто тобой поставлен, святый Господи,
Гибель караулить в тишине?

Что за бледный конь затвором цокает,
Что за песню всадники трубят.
Женщины-кульки и дети-коконы
Смотрят из вагона на тебя

На тебя, фузея бесталанная.
Заварил, повёлся, сам не рад,
Глупо быть по беспределу раненым,
А ещё глупее умирать.

Но не бойся обгореть в Чернобыле
Или быть убитым на войне.
Если правда, что придумал Мёбиус,
То судьба на нашей стороне.

Позовём космического слесаря,
Поворотим колесо воспять,
И не сможет полоумный кесарь
На зигзаге никого распять.

Можно всё исправить, что наломано,
Или даже всё предотвратить
И направить бронепоезд долбаный
Под откос с запасного пути.

Так что выдыхай, пацан веснушчатый,
Не было кошмара и вины.
Поезд остановится на Пушкинской
И уедет в обе стороны.

Времени река – нелепый вымысел,
Как пельмень, крути его, лепи.
Вышел из метро, окурок выбросил,
Закурил и сигарет купил.

Ещё проулок спит, укутанный кромешным,
Но утро уж идёт – улыбка так тонка —
Гардины темноты приподнимать неспешно,
Чтоб ниточку зари в полотнище соткать.

Вот ласковый рассвет нашарит выключатель,
Легонько пробежит по дремлющим чертам
И книгу, что вчера ты уронила на пол,
Поднимет положить, но примется читать.

Зашелестят листы, заговорят страницы,
И спаленку твою наполнят голоса.
Пока ещё ты спишь – под утро сладко спится.
Смотри, смотри свой сон, ещё есть полчаса.

Посмотри на меня, гулёна,
И пойдём, ибо нам пора,
Час не ранний, идти далёко.
Что чужие дома? Продлёнка.
Что чужое тепло? Жара.

Мы, конечно, рады остаться,
Но хозяйка наша слепа,
И мы шаркаем, бедные старцы.
В переходах радиостанций
Молчаливая наша судьба
Из гранита ваяет танцы,
Штукатурку стирает со лба.

Не гляди туда, там молитва,
Однозначно не наш фасон.
Я ром-кола, а ты мохито,
На тебе чья-то белая нитка,
На зелёном платье твоём.

Сам не знаю, какая длань,
Ветер, месяц ли колдовал.
Епанча тебе, ендова,
Тарлатан тебе, исполать.

Лучезарит почём заря
Анфилада твоих очей.
Небеса тебе, лазоря,
Аквилон тебе, суховей.

Кольца силы умей согнуть,
Ирис веры умей взрастить.
Рагнарок им всем и всему,
Юлебукк тебе, палестин.

Шепчет облак: в полёт пора,
Кычет кречет, зовёт луна,
Инда завтра взошло вчера.
Напоздраве тебе, сестра,
Алилуйя тебе, жена.

Жизнь вино, крепи её огнём,
Синей стали звонче не бывает.
А не хочешь – под руку пойдём
В Айриш Паб на Павшинском бульваре.

Скрипка и гармошка, и окно
Мудро занавешено от снега.
Не вино, так старое кино,
Блюдо дня – солёная омега.

Не кино, так тёплый чернозём,