Вадим Шарыгин - Поэтическое восприятие

Человек искусства, в частности, поэт, а не производитель стишков предлагает нам свою «письменную попытку или кальку» перевода состояния реального, божественного мира на уровень мира человеческого. Как будто бы поэт вознамеривается сказать людям, прикованным цепями в знаменитой пещере Платона о невероятно объёмных, подвижных многомерных объектах реального мира, от которых люди, прикованные цепями «содержательной ясности» к стенам собственных возможностей, видят лишь тени, какие-то глупые движущиеся тени, никому не нужные тени, которые сколько не познавай, не изучай, ближе к источнику теней не станешь. Отсюда и потерянные годы и даже десятилетия жизни на культурный досуг со стишками – с тенью от реальности.

Поэт знает как сложно перейти от теней к свету, передаёт скрытое от обыкновенного восприятия мироздание – осторожно, без перебора, без перебарщивания, не утрируя, но всё же утраивая слои начинки «пирога реальности». Возникают целые анфилады смыслов, или впечатлений, как бы входящих или вытекающих одно из другого.

Сырое, плоское восприятие читателя-пещерника из платоновской аналогии, без опыта знакомства с таинством поэзии, не выдерживает такое «наглое отсутствие привычно ожидаемого содержания», содержания на виду, о том, как «дело было, а дело было так: я сидел курил табак», ну, как это бывает в стишках, когда искренне и душевно, красочно и запанибратски люди со стишками передают потребителям стишков волнующие истории о чём угодно, но при этом, всё там у них понятно и приятно, либо же, наводят тень на плетень, шокируя, эпатируя публику первыми подвернувшимися под язык словесными выкрутасами, либо чётко и по делу сообщая о том, что «мама мыла раму», а «осень жизни, как и осень года надо не скорбя благодарить» и т.п.

«Незамороченные» таинством поэзии люди прекрасно обходятся без неё не потому что так уж не в состоянии осилить нюансы прелести поэтического текста, а поскольку всякая там «заворожённость», «витание в облаках», «чара», «пребывание в неопределённости», будто ты «малахольный» какой-то, вымарывается тряпками апологетов «жизни как она есть», выжигается калёным железом специалистов по «простоте, хуже воровства», вытравливается ядовитым газом словесных испражнений сотен тысяч людей, ежедневно пишущих, намеренно, по незнанию и по глупости, свою «летопись правды-матки под шубой вкусных образов», и свеча используется «по назначению» – если светить, то для освещения, а лучше согревать ладони, если что не так с батареями отопления…

Извините за «лирическое отступление от нашего основного дела – от таинства постижения поэзии. Продолжим впечатления от стихотворения Пастернака:

итак, предложенный нашему голосу и взгляду текст стихотворения «Как у них» мы с вами или пока ещё только я, а вы сморщиваетесь скептически, я определяю язык этого стихотворения, как перевод с языка мироздания на язык человеческий. Это ближайшее приближение к состоянию сознания мира, которое смог подобрать Пастернак-переводчик с небесного на человеческий, чтобы передать, нет, не «содержание», не «сюжет», не тему, не последовательность действий, а некое утверждение о жизни , о жизни, которую вне обладания поэзией, вне омута этого стихотворения, мы не знаем, не различаем. И как же единственно уместна оказывается здесь поэзия, именно поэзия, а не, например, пусть даже талантливая проза! Если бы кто попытался передать тот же объём происходящего в стихотворении посредством прозы, то скорее всего получилось бы повествование, а не практически мгновенно выпаленное озарение – скоропись духа, как называл явление поэзии сам Пастернак.

Ещё одно стихотворение Бориса Пастернака возникает перед нашим глазами:

Урал впервые

«Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,

На ночь натыкаясь руками, Урала

Твердыня орала и, падая замертво,

В мученьях ослепшая, утро рожала.

Гремя опрокидывались нечаянно задетые

Громады и бронзы массивов каких-то.

Пыхтел пассажирский. И где-то от этого

Шарахаясь, падали признаки пихты.

Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе:

Он им был подсыпан – заводам и горам —

Лесным печником, злоязычным Горынычем,

Как опий попутчику опытным вором.

Очнулись в огне. С горизонта пунцового

На лыжах спускались к лесам азиатцы,

Лизали подошвы и соснам подсовывали

Короны и звали на царство венчаться.

И сосны, повстав и храня иерархию