Ирина Самохина - Две тысячи двадцать два. Сборник стихов

Ладно, пора домой – я уже «надышалась»,
Иду спокойно, а сердце сжалось.
И, пару раз о лёд споткнувшись,
Уже дома упала, в подушку уткнувшись.

Гуляя за городом, я заметила старый дом,
Он стоял сиротливо, залитый весенним дождём,
Возле дома настырно цвели яблони и примулы
И повторяли немым укором: как же вы нас покинули?

И ведь, правда, здесь раньше же жили,
А сейчас все ступени прогнили,
Время, словно, скукожило этот дом,
А когда-то было светло и просторно в нём.

Говорят, здесь жила пара из бывших артистов,
И в этом доме было изящно и чисто,
По вечерам они включали свой старенький патефон,
И плавной музыкой наполнялся весь дом.

Это тоскливое чувство ушедшей поры
Растекалось и бурлило где-то внутри,
Теперь только труха и пыль поселились здесь, кажется,
И я понимаю, что эта пыль никогда уже не уляжется.

Распахнул мое окно буйный ветер,
Сколько преград ты на пути встретил?
Я и забыла, что для тебя нет заборов!
Ты – безмолвный свидетель лагерей и просторов.

Ветер, расскажи мне, какой сегодня цвет моря,
Дай послушать рокот прибоя,
Скажи, тёплый ли нынче песок?
Покажи, как горизонт чист и широк.

А про горы? Где гуляет северный ветер,
И как ты с ним хрустальную зарю встретил.
Видел изумрудное северное сияние?
И какое магическое у него мерцание.

Над пустынями ты летал?
Устраивал песочных бурь карнавал?
Может, ты увязался за караваном?
Заглушить запах копоти – пряностями и шафраном.

В нарядах, мехах и бриллиантах
Или в ореоле разных талантов?
А может, в стройной фигуре и красивом лице?
Или на безымянном пальце кольце?

А может, когда она пашет на двух работах,
И дома крутится вся в заботах,
И скрупулёзно считает сдачу,
Ведь она тащит на себе детей и мужа-пьяницу в придачу?

Есть мнение, что сила во власти,
Когда женщина достигает козырной масти.
Или когда нет сил больше стоять,
Но она не позволяет себе упасть.

А вот на руках матери – дитя, продолжение всего рода,
Их души ликуют – наша порода!
Тихо улыбаясь из вечности,
Сила женщины – в бесконечности…

Я встретила старого друга,
Он глядел на меня, словно у него амнезия,
Похоже, я изгнана из близкого круга
И теперь хожу по окружности, как ведьма из «Вия».

Чем больше он молчал, тем больше говорила я,
Ну что ты сидишь, будто принял аскезу?!
Нарастала звенящая и душная тишина,
Мы попрощались, а во рту вкус железа.

Как так случилось, что я его враг теперь?
У нас сейчас разные взгляды и ценности,
Неужели недостаточно в жизни потерь?
Мы ведь спасали друг друга от бытия бренности.

В городе, где рдеет закат
И сталью блещет вода,
Ждёшь, что тебя, наконец, простят,
И ты снова вернёшься в себя.

Наденешь свою прежнюю жизнь,
Как костюм, после прачечной,
Вот только он тебе мал давно,
И оплата улыбкой потраченной.

В голове только гул голосов.
– Ты там был? – Был.
И не сбросить этих оков,
Как бы ты ни молчал или выл.

Вновь неприкрытый, вновь оголённый,
Как разодранные провода,
Ты стоишь неприкаянный и непрощённый
И смотришь на купола.

Несколько строк о том, что я считаю прекрасным:
Когда горит закат ярко-красным,
Когда всюду яблони цвет,
Когда на море встречаю рассвет.

Когда солнце крошит золото в океан,
Когда ты с чаем дома, а за окном буран,
Когда вся семья за столом дружно болтает,
Когда музыка до слёз пробивает.

Прекрасно, когда дочка улыбается сквозь сон
И наполнен цветами твой дом,
Но прекрасней всего – это мир,
Чтобы, кто в смуте, душу свою сохранил.

Рефлексия – вещь опасная,
Она вынимает тебя из настоящего,
Сажает на стул в пустой комнате,
«А вот это вы, мадам, помните?»

Наливает тебе бокал красного,
«Ну-с, что было у нас ужасного?»
И запускается ретроспектива
По ухабам, где меня жизнь носила.