Татьяна Аксенова - Магический шар

И я была цветком турецким,
И Нотр-Дамскою «житан»,
Плясуньей с профилем еврейским,
Без глупостей и без жеманств!
Эдит Пиаф с кульком каштанов,
Что рассыпается в руках…
Ах, Боже мой, как это странно:
Без дураков, но – в дураках!
Лететь неведомой кометой,
Увязнуть бабочкой в смоле…
И воплотиться снова где-то
На этой радужной Земле!
Пройдя всю цепь реинкарнаций,
Увидеть, всё же, повзрослев,
Как будет ослик спотыкаться
Под седоком на том Осле!
И что-то искреннее будет.
Я всех увижу, как родных:
Богов, что выдумали люди,
Кто создал нас и встретил Их…
Я, воплотившаяся в Таню,
Нарушив заповедь: молчать,
Открою, наконец-то, тайну
И влипну бабочкой в печать!

Увлажнился взгляд озера,
Отражая дома.
Лёд провалится, солнце глотая,
И тогда приплывёт золотая…
В ночь опять подморозило.
Ожидаю сама,
Как раскрошится кромка, врастая
В берега, и когда он растает,

Этот сон, этот солнечный
Неожиданный вздох –
Расцветёт в сердце жёлтый подсолнух…
Я, как в детстве, желаньем наполнюсь,
Соберу из осколочков
Вечно странное: «Бог»,
И влюбиться осмелюсь по полной!
Слышишь, Рыбка, волнуются волны?

Сердце в такт убыстряется,
Поздравляя тебя
С днём рожденья весны,
Золотая!
Мы – вне рамок свободно взлетаем!
Неба синяя тряпица
Распростёрлась, любя,
Снова птиц возвращаются стаи…
Слышишь, музыка льётся святая?

Звуки тоже в твой адрес, но,
Взгляд, стихами струясь,
Увлажнился у озера ярко…
Март построже adagio, largo,
Поздравлением радостным
Намекает на связь
Вешних круговоротов с обжаркой
Зёрен жизни – земного подарка!

Проснулась Золушка, испачканная сажей,
Произнесла: «И это – мой удел?
Увидит принц, и что тогда он скажет?..»
Стыдом румянец на лице зардел…

И Золушка, от робости немея,
на помощь никого не позвала.
«Сама себе отныне буду фея!
Прочь, имя, что оставила зола!»

Стирая пятна, в зеркальце любуясь,
Надела платье, сшитое себе…
Подумала: «Теперь переобуюсь!»

И шанса не оставила судьбе:
Чтоб Сандрильоне воплотить любую
Мечту, ей надо начинать храбреть!

Опровергнув старое речение:
«В громе пушек – музы не слышны»,
Рота шла особого значения
По Дороге Жизни и войны.

Рота шла по Ладожскому озеру,
Лёд свинцовый, выдохшись, толочь…
Их стихи, как бомбу, заморозила,
И укрыла ночь,

Тех, кто жил на фронте или не жил, но,
Выживая из последних сил,
Всё искал слова, как Саша Межиров.
Страшный суд – Луконин Михаил!

Как найдёшь? Вокруг то – рвы, то – надолбы,
Трупов мёрзлых, детских – штабеля!..
К эшелонам подоспеть бы надо бы!
Чёрный лёд когда-то отбелят?..

Позже «миски» с «Минском» – в рифму, стало быть,
Выжил? Но каков самообман!
Вот тогда поэта и не стало бы,
Если б не товарищ капитан,

Что молчал укором узаконенным:
Графоман – синоним – дизертир!
Солнце вверх тормашками с Лукониным!
Ладоги неразведённый спирт…

Рота шла, а солнышко над Балтикой,
Лунки придорожные суша,
Поднималось фронтовой романтикой,
Словно неубитая душа…

Кто родился в мае – век промается,
Так у нас в народе говорят…
Не заслуга, что десятиклассница –
На войне солдат?

Всё б нам над приметами подтрунивать,
В стороне, тайком, перекрестясь!..
От живых к погибшим Юля Друнина
Созидает связь,

Чтоб звучали явственнее, ближе нам
Раненых, убитых голоса…
В партизанских соснах, солнцем выжженных
Стон многоголосый поднялся!

Чтобы, Воскресенью соответствуя,
Те восстали, нынешним в укор,
Что привыкли жертвовать и бедствовать,
И стрелять в упор!..

Артобстрелы, холод, голод, сырость ли –
Всё пришлось ей пережить самой.
Ну, а́зинки многие не выросли,
Не пришли домой.

Юлька же – в Литинститут, в шинелишке
И в многопудовых сапогах…
Слава не посмертная, всамделишно,
Страшно дорога!..