Антология - Советская поэзия. Том первый

Не совсем пробудившись от сна,
В полудреме вершины, как дети,
А над ними, как чаша, луна
Серебрится в предутреннем свете.

В золотую парчу облачась,
Свой наряд они сбросили старый.
Вот и козы проснутся сейчас,
И глаза приоткроют архары.

Им неведомы дымы костров

И дыханье пустынного зноя, —
Только трав они знают покров,
Первозданную прелесть покоя.

Не страшны им зимой холода,
Не боятся с охотником встречи,
И лишь небо поймет без труда
Их забытое нами наречье.

И не только в горах пешеход,
Но приходит в восторг даже птица,
Увидав, как пылает восход
И цветочная свежесть струится.

О, не гасни, заря, среди скал
И сияй этим птицам и травам!
Чтобы стих на вершине звучал,
Должен быть он, как ты, величавым.

Если б стал я нагорной рекой,
Если б доля скалы мне досталась,
Не хотел бы я жизни другой,
Может быть, не пришла бы и старость.

Здесь, в горах, обитают цветы,
Человечьих не зная ладоней,
Реют звуки такой чистоты,
Что становишься сам окрыленней.

По тропе, где деревья сплелись,
Поднимусь и на камень присяду…
Озари меня, горная высь,
Животворную дай мне прохладу!

Освежиться хотелось нам,
радость наша была легка.
Моясь, брызгались мы водой
у журчащего родника.
Незнакомый к нам подошел
молодой джигит невзначай
И, как давних друзей своих,
пригласил нас в юрту на чай.
И не сразу поняли мы:
наш хозяин просто хитрит, —
Он барашка вздумал закласть,
как обычай здешний велит.
Но, узнав, что нам недосуг,
что дорога зовет нас вдаль,
Он вздохнул, как истинный друг:
«Что поделаешь, очень жаль!»
Все ж в мгновение ока был
на кошме накрыт дастархон:
Масло, сливки, джурат, кумыс…
Чем не потчевал только он!
А лепешка, — с ума сойдешь, —
так пухла она и свежа.
Разбежались наши глаза —
до чего ж еда хороша!
Трудно мне слова подыскать,
чтобы горный пир описать!
С наслажденьем умяли мы это все,
по правде сказать.
Но когда мы встали, простясь,
чтобы ехать, куда нас ждут,
То хозяин спросил у нас,
кто мы будем, как нас зовут.
«Вот те на!» — удивились мы.
Значит, нас не зная совсем,
Щедро, словно братьев родных,
угощал нас хозяин всем.
Нас увидел он первый раз,
но, смущаясь от похвалы,
Подносил нам пенный кумыс,
чай душистый лил в пиалы.
Стану жертвой за свой народ, —
он душой широкой красив.
Привечает путника он,
званья, имени не спросив.
Будет ласково встречен тот,
кто в аил к нему завернет.
Здесь и встретят, и угостят,
и душою гость отдохнет.

Стоит над Дунаем из бронзы моряк,
Стоит молчаливо на круче
Морской пехотинец, мой верный земляк,
Днепровец Олекса Гремучий.

…И венгры сложили легенду свою:
В тот час, когда небо светает,
Та чайка, что видела друга в бою,
С востока сюда прилетает.

Как быстрая молния — чайка в пути.
Дунайской умывшись водою,
Она на далекую кручу летит,
Садится на плечи герою.

Рассвет осветил голубую волну,
Блестит на рыбацком ветриле.
И чайка, к сияющей бронзе прильнув,
Раскинула чистые крылья.

В то тихое время, на ранней заре,
Кто слушает сердцем — почует:
— Я только что, друже, была на Днепре.
Твоя Украина ликует.

Я видела твой Севастопольский флот,
Эсминцы твои и линкоры,
На черных развалинах в гуле работ
Встает белокаменный город.

Когда корабли провожала в Бургас,
Слыхала, летя за кормою:
Матросы Болгарии в песнях не раз
Тебя вспоминали — героя.

Галацкие шхуны равнялися в ряд
И тихий Дунай бороздили:
Румыны любовно свой лучший фрегат
«Гремучим» не зря окрестили.

Я утром слыхала, следя на лету,
Как звезды последние меркли,
Что имя твое в Измаильском порту
Моряк называл на поверке.

…Рассвет, разгораясь, раскрасил волну,
Сверкает на рдяном ветриле,
И чайка, к сияющей бронзе прильнув,
Расправила чистые крылья.