Автор неизвестен Древневосточная литература: От начала начал. Антология шумерской поэзии

Письменность возникла в Двуречье на рубеже четвертого и третьего тысячелетий до н. а. Первые тексты были хозяйственными записями. Самые ранние памятники литературного содержания, которые сейчас известны, датируются XXVI веком до н. э. Основная масса литературных произведений дошла до нас в поздних копиях конца третьего— начала второго тысячелетия до н: э., от так называемого «старовавилонского периода». Некоторые шумсрскис памятники сохранились и в архаическом варианте, и в более поздней версии, например поучения мудреца Шуруппака или гимн городу и храму Кеша. У нас есть возможность сравнить два варианта одного текста, разделенных более чем восьмисотлетним промежутком времени. И что же оказывается? Структура текста практически не изменилась, он расширился, добавились новые строфы, но сложенные в том же стиле и по тому же принципу, что и в более древнем варианте. Удивительное уважение к слову запечатленному, причем, заметьте, запечатленному не на своем родном языке! Удивительная стойкость письменной традиции. А за ней стоит чуткость и внимание к еще более древней могучей традиции — к слову произнесенному, к поэтическому слову, к «языку богов». Письменная традиция, которая как бы перерезала развитие традиции устной, но отнюдь не уничтожила ее, донесла до нас только часть словесного богатства древних. Об этом свидетельствуют многие факты. Так, в первом тысячелетии до н. э. возникают (или воспроизводятся) записи плачей в их архаизированной форме, с употреблением так называемого «женского языка», эмесаль. Отдельные обрывки такого рода текстов сохранились от начала второго тысячелетия до н. э., и полный разрыв более чем в тысячелетие заставляет думать, что эти памятники, бывшие частями ритуала, регулярных богослужений, сохранялись в устной традиции. Так древняя письменность обнаруживает и демонстрирует нам длительный человеческий опыт общения с поэтическим словом, и это слово оказывайся отнюдь не «детским лепетом» — ни по мысли, ни но форме. О том, что же такое шумерская литература — фольклор или письменное творчество, сейчас более всего спорят ее исследователи, и, по-моему, совершенно напрасно... Ибо с каких бы позиций пи велся этот сгюр, несомненно одно: шумерская литература в первую очередь поэзия, а поэзия — это то, что изначально рассчитано на наш слух и чувства, а потом уже обращается к нашим глазам и разуму.

Непривычные нам свойства шумерской литературы проявляются сразу же, как только мы пытаемся подойти к ней с привычными мерками. Перед составителем встала задача — в какой последовательности расположить шумерские произведения в этой книге? При публикации древних текстов обычно стараются придерживаться хронологического принципа. Но для шумерских памятников, как это явствует из вышесказанного, этот путь пока неприемлем. Ранние памятники все равно приходится излагать по более полным и лучше сохранившимся версиям позднего времени. В тех случаях, когда произведение кажется архаичным, как, например, сказания об Энки и Ниихурсаг и Энки и Нинмах, более поздние вставки и следы поздней обработки все равно не дают возможности воспринимать эти тексты как самые ранние. Или серия сказаний о героях — группа Урукского цикла. По стилистическим особенностям, по недостаточной разработанности эпического сюжета наиболее ранней из них, скорее всего, можно считать сказание о Гильгамеше и Are. Но в шумерской фадиции последовательность правления царей этой династии, потомков солнечного бога Уту, вполне определенная: Энмеркар, Лугальбацда, Гильгамеш.

Сказание о Гильгамеше, волшебном дереве и нисхождении Энкиду в подземный мир — единственное шумерское произведение, излагающее основы шумерской космогонии в целом, включая сферы всех трех миров. Может быть, имело бы смысл начать сборник именно с него? Однако памятник этот — сравнительно поздний, и отрывать его от других сказаний, повествующих о подвигах Гильгамеша, не целесообразно. Лучше всего было бы, наверное, расположить тексты так, как распределяли сами шумерийцы: до нас дошло несколько каталогов с названиями шумерских памятников, данными по первой, заглавной строке произведения. Но это не классификационные списки, а, скорее всего, своды наличия — деловые письма перемежаются с заклинаниями, тексты на шумерском языке — с аккадскими памятниками, на одной табличке при переписке может оказаться и судебный казус, и литературное сочинение. Рубрики-подписи в конце многих сочинений позволяют выделить некоторые группы, например споры-соревнования (адаман-дуг-га), или плачи, или заклинания, но в большинстве случаев они указывают, как уже говорилось, на характер исполнения. Однако самое большое фиаско мы терпим, когда пытаемся распределить шумерскую литературу по знакомым нам жанрам: скажем, эпос, сказка, лирические произведения, гимны. По этому принципу и составлялись обычно те немногие сборники шумерских произведений, о которых мы упомянули, причем предпочтение отдавалось мифам, эпосу и лирическим произведениям. Но шумерская литература никак не хочет укладываться в то прокрустово ложе, которое мы ей предлагаем. В этом читатель может легко убедиться, внимательно прочитав любой шумерский текст. Скажем, сказание об Энлиле и Нинлиль. Текст этот по своему назначению был литургическим. Он включает в себя гимнический отрывок-введение, затем обычный зачин волшебной сказки — запрет и его нарушение, действо-разговор, видимо разыгрывавшееся, и заключается снова хвалебным гимном Энлилю как богу плодородия. Рассказ об Энмеркаре и Энсухкешданне самими шумерийцами называется и «спором» и «хвалебном песнью». С нашей точки зрения, первая часть его близка эпическому повествованию, вторая же часть разработана как типичная волшебная сказка. Гимн городу Кешу — рассказ о постройке храма и описание его красот в эпическом стиле. Гимн богине пива Нинкаси содержит рецепт изготовления пива и включает в себя заздравную песнь-тост. Рассказ о сватовстве к богине Инанне — спор о преимуществах скотоводства и земледелия. Он начинается диалогом между богом солнца Уту и его сестрой Инанной в форме обрядовотрудовой песни, рассказывающей о разных этапах обработки растения, из которого будет соткано брачное покрывало. Заклинание против вздутия живота содержит в себе и рецепт от болезни и, кроме того, включает всё действие в общий космический процесс — сперва рождается образ, идея «вони», затем средство излечения от нее создается богом Энки, который в глубине подземного Мирового океана должен сотворить заклинание, уже от него воспринятое целителем на земле. Если мы обратимся к чисто историческому тексту, такому, например, как одна из многочисленных строительных надписей правителя города-государства Лагаша Гудеи, то и этот памятник обнаружит прямое родство с произведениями литературными как в мировоззренческом, так и в формальном планах. Текст ритмизован, пролог (очень краткий) сразу же вводит город Лагаш в мировую историю, соединяет его судьбу с судьбой Вселенной. В эпически пространном описании событий, связанных с построением храма бога Нингирсы, покровителя Лагаша, чудесное свободно и естественно перемежается с реальным: выбор деревьев для постройки, разговоры с ними, поездка в храмы божеств за благословением, общение с богами, обряды, сопутствующие постройке, сами строительные работы, изготовление кирпичей и т. д. Центральный мотив — сны Гудеи и их толкование богиней-пророчицей — играет важ­ную роль во многих крупных шумерских поэтических произведениях, но в первую очередь заставляет вспомнить сновидение бога-пастуха Думузи и толкование его сестрой Думузи Гсштинанной, с тою разницей, что в одном случае сон благоприятен, в другом — предвещает беду. Словом, все происходящее в этой исторической надписи столь же правдоподобно, или, если хотите, неправдоподобно, как почти любое событие из рассказа о шумерском божестве или полулегендарном герое.