Иди же, если ты поэт,
С народом сквозь огонь и воду!
Проклятье всем, кто, кинув стяг,
Изменит своему народу!
Проклятье всем, кто отстает!
Проклятье трусости и лени,
И тем, кто, бросив свой народ,
Ушел искать прохладной тени!
Пророки лживые твердят,
Что мы пришли в предел желанный,
Что здесь окончен долгий путь
И мы — в земле обетованной.
Ложь! Говорю вам: это ложь!
Не миллионы ль страждут ныне
И терпят голод, жажду, зной,
Скитаясь в огненной пустыне?
Когда любой сумеет брать
От счастья полными горстями,
Когда за стол закона все
Придут почетными гостями
И солнце мысли, воссияв,
Над каждым домом загорится,
Мы скажем: вот он, Ханаан,
Пришла пора остановиться!
Но до прихода новых дней
Не будет нам успокоенья.
Быть может, не оплатит жизнь
Нам эти битвы и боренья,
Но смерти кроткий поцелуй
Смежит нам взор, и благосклонно
Она на ложе из цветов
Опустит нас в земное лоно.
Пешт, январь 1847 г
Иди сюда!
Перевод Л. Мартынова
Иди сюда! Давай-ка потолкуем!
Авось меня подаришь поцелуем,
А то — двумя! Чего уж там скупиться?
Вдруг поцелуй да в грошик превратится!
Иди сюда! Сказал тебе — иди же!
Ведь я насквозь тебя, голубка, вижу.
Не лицемерь! Не надо притворяться,
Ведь все я знаю! Любишь целоваться!
Что? Ты не знаешь в поцелуях толка?
Я научу! Узнать в них толк недолго,
Я растолкую, как за дело взяться, —
Ведь с детских лет я мастер целоваться!
Да! С детства был я мастер целоваться,
Любил я за девчонками гоняться.
Девчонки в школе, я — вблизи, на страже,
Как выйдут — расцелую их тотчас же!
Так дай же алый ротик! Сделай милость,
Ты видишь? Мать твоя в сарае скрылась.
Пусть ищет яйца! Будет час копаться!
Успеем досыта нацеловаться!
Пешт, январь 1847 г.
Пешт со стороны Буды.
Литография Зандмана по рис. Рудольфа Альта. Середина XIX в.
Яношу Араню
Перевод Н. Чуковского
{38}
«Толди» написавшему — душу шлю свою.
Как тебя я обнял бы, как пожал бы руку!..
Друг поэт, поэму я читал твою,
Каждому внимая с наслажденьем звуку.
Если же душой моей обожжешься ты, —
Сам ее зажег ты, сам виновен в этом.
И откуда взял ты столько красоты,
Что в твоей поэме блещет щедрым светом?
Кто ты, появившийся сразу, как вулкан,
Вставший неожиданно как со дна морского?
Всем другим от лавров только листик дан,
А тебе по праву — весь венок лавровый.
И кому обязан ты этим мастерством?
Был учитель? В школе ты учился годы?
Ни при чем учитель, школа ни при чем, —
Вижу, ты учился у самой природы.
Песнь твоя простая — как колокол степной,
Колокол, пленивший сердце чистотою.
Он звучит над степью, надо всей страной,
Не тревожим шумной суетой мирскою.
Только тот народный подлинный поэт,
Кто народ небесной насыщает манной.
Ведь народ не часто видит солнца свет
Сквозь густые тучи, сквозь покров туманный.
И никто бедняге труд не облегчит.
Значит, нам, поэтам, петь народу надо.
Пусть же утешеньем наша песнь звучит,
Пусть на ложе жестком будут сны усладой.
Вот о чем я думал, встретившись с тобой
На горе поэзии гордой, величавой.
То, что было начато не бесславно мной,
Дорогой товарищ, продолжай со славой.
Пешт, февраль 1847 г.
Венгерец я!
Перевод В. Левика
Венгерец я! На свете нет страны,
Что с Венгрией возлюбленной сравнится.
Природой все богатства ей даны,
В ней целый мир, прекрасный мир таится.
Все есть у нас: громады снежных гор,
Что из-за туч глядят на Каспий дальный,
Степей ковыльных ветровой простор,
Бескрайный, бесконечный, безначальный.
Венгерец я! Мне дан суровый нрав, —
Так на басах сурова наша скрипка.
Забыл я смех, от горьких дней устав,
И на губах — лишь редкий гость улыбка.
В веселый час я горько слезы лью,
Не веря в улыбнувшееся счастье,
Но смехом я скрываю скорбь мою,
Мне ненавистны жалость и участье.
Венгерец я! За морем прошлых дней
Я, гордый, вижу скалы вековые —
Деянья славной родины моей,
Твои победы, Венгрия, былые.
Европу сотрясала наша речь,
Мы были не последними на свете.
Дрожали все, узнав венгерский меч,
Как молнией напуганные дети.
Читать дальше