Александр Твардовский: Стихотворения. Поэмы

Но в этом общенародном — много выходящего за рамки обыкновенного, хотя опять-таки присущего народному характеру. Правильно отмечались в Теркине душевная тонкость, деликатность, высшая интеллигентность сердца. И в труде, и в воинском подвиге, и в быту, и в веселье — он органически и щедро талантливый мастер. Он прежде всего универсальный работник — и «плотник», и «печник», и «на все руки», строитель и житель дома, который несет все свое с собой. И война для нею также работа. И подвиг — работа. Но более того. Он универсальный мастер искусства жить — не в обывательском, а в подлинном смысле. Он «курит, ест и пьет со смаком // На позиции любой». Он — талант самой «жизни на земле», человек, который делает хорошо все, за что берется, умеет жить и чувствовать по-человечески — в любых условиях. Везде он «друг-знакомец» и везде «помочь любитель». А на войне он не только смел, но и необыкновенно удачлив и может, когда надо, быть совсем не рядовым, а командиром (однако совсем к этому не стремясь). А в шутке, в рассказе, в понимании людей, в глубоком поэтическом чувстве — он просто настоящий большой художник, под стать самому Твардовскому, который местами сознательно себя с ним сливает. И даже когда Теркин моется в бане, он моется талантливо, поэтически, с удалью и красотой. Он, в любой своей прозе, — поэтичен (как и поэзия Твардовского). Все обычные человеческие действия становятся у Теркина эстетическими, красивыми, ибо характеризуются разумной внутренней мерой, согласованностью. Все он делает «так-то ладно, так-то складно». Это сказано и про то, как он починил «завалящую пилу», и даже про то, как он ест яичницу с салом («Ел он много, но не жадно, // Отдавал закуске честь, // Так-то ладно, так-то складно, // Поглядишь — захочешь есть»). Может быть, самое главное в нем и есть «склад» и «лад» — как в стихотворении, как в поэме, как в русской народной песне. Склад и лад души и тела, ума и сердца, труда и веселья, подвига и повседневной жизни создают особое обаяние, духовную привлекательность, делают его примером простой и вместе с тем высшей нормальности человека.

Самая концентрация, сосредоточение в одном человеке, лице всего этого богатства уже делает Теркина удивительным и необыкновенным. И хотя он может быть «придан каждой роте» или взводу и у него есть почти двойники, он все же — один, «этот». Да, он — личность, и притом выдающаяся, яркая личность (и отнюдь не только представитель некоего роевого, безличного общенародного начала, как, скажем, Платон Каратаев, с которым иногда Теркина сопоставляли). Это личность с гораздо более широкими, емкими и текучими границами, чем обычные литературные персонажи. Суть характера Теркина в том, что он и отдельная личность, и особая коллективная, — не только собирательная, но многоликая личность. «Роевое» в Теркине есть, но это «роевое» ужо выделившихся, самостоятельных индивидуальностей. Теркин — везде он, и он везде новый Теркин, в каждом эпизоде поэмы он как бы заново возникает и живет вполне самостоятельной жизнью. Это множество разных и разнообразных людей в одном человеке — от непритязательного деревенско-солдатского балагура до всемирно-исторического героя, — и вместе с тем — один человек, удивительно цельный, бесспорный герой и друг. Так создается совсем новая, небывалая и в жизни и в литературе, типическая индивидуальность, живое воплощение нового товарищества людей как личностей. Не только «взвод» но и сам Теркин — «сорок душ — одна душа», которые потому и побеждают самую Смерть, что «до чего они, живые, // Меж собой свои — дружны». Товарищество людей стало не только объектом, но и способом изображения в поэме Твардовского.

Характер Теркина оттенен активным фоном массы других людей, второстепенных или эпизодических персонажей поэмы, и образом самого автора, поэта, свидетеля, участника и рассказчика событий. Автор непрерывно движется вслед за героем и вместе с тем как бы оглядывается кругом себя и на себя. Из фона — потока жизни, войны — выступают эпизодические лица, самые разнообразные — от старика колхозника, бывшего солдата еще старой армии, до генерала, от сугубо бытовых персонажей до символической старухи-смерти, которой противопоставлены не только Теркин и другие живые люди, но и столь же обобщенный образ России — «матери-старухи», матери — родной Земли и всем жизни на Земле. Некоторые из этих образов обозначены всего лишь несколькими штрихами, некоторые выступают как самостоятельные личности. Но чаще всего это собирательные и как бы безымянные характеры, — будет ли это мать солдата, или жена солдата, или полковник, которому докладывает Теркин после своего подвига на переправе, или генерал, награждающий его орденом, или, наконец, уже совсем мимолетно показанный фронтовой старшина, рачительный хозяин, который «строго» косится, отпуская чарку водки, или повар, который Теркину «ложку лишнюю кладет» и «молвит не сердито».