Он с нею танцует —
особенно как-то:
Рука на весу
и глаза в полусне.
А я в этом деле,
действительно, трактор, —
Тут даже и пробовать
нечего мне.
Куда мне девать
свои руки и ноги,
Кому рассказать
про обиду свою?
Пройдусь, постою,
закурю, одинокий,
Да снова пройдусь,
Да опять постою.
Добро бы я был
ни на что не умелый.
Добро бы какой
незадачливый я.
Но слава моя
до Москвы долетела.
И всюду работа
известна моя.
Пускай на кругу
ничего я не стою.
А он на кругу —
никому не ровня.
Но дай-ка мы выедем
в поле с тобою,—
Ты скоро бы пить
запросил у меня.
Ты руку ей жмешь.
Она смотрит куда-то.
Она меня ищет
глазами кругом.
И вот она здесь.
И глядит виновато,
И ласково так,
и лукаво притом.
Ты снова играешь
хорошие вальсы,
Все хвалят, и я тебя
тоже хвалю.
Смотрю, как работают
хитрые пальцы,
И даже тебя
я ценю и люблю.
За то, что кругом
все хорошие люди,
За то, что и я
не такой уж простак.
За то, что всерьез
не тебя она любит,
А любит меня.
А тебя только так…
1937
«Погляжу, какой ты милый…»
Погляжу, какой ты милый.
Замечательный какой.
Нет, недаром полюбила,
Потеряла я покой.
Только ты не улыбайся,
Не смотри так с высоты,
Милый мой, не зазнавайся:
Не один на свете ты.
Разреши тебе заметить,
Мой мальчишка дорогой,
Был бы ты один на свете —
И вопрос тогда другой.
За глаза и губы эти
Все простилось бы тебе.
Был бы ты один на свете —
Равных не было б тебе.
Ну, а так-то много равных.
Много, милый, есть таких.
Хорошо еще, мой славный,
Что и ты один из них.
Погляжу, какой ты милый,
Замечательный какой.
Нет, недаром полюбила,
Потеряла я покой…
1937
Косые тени от столбов
Ложатся край дороги.
Повеет запахом хлебов —
И вечер на пороге.
И близок, будто на воде,
В полях негромкий говор.
И радио, не видно где,
Поет в тиши садовой.
А под горой течет река,
Чуть шевеля осокой,
Издалека-издалека
В другой конец далекий.
По окнам вспыхивает свет.
Час мирный. Славный вечер.
Но многих нынче дома нет,
Они живут далече.
Кто вышел в море с кораблем,
Кто реет в небе птицей,
Кто инженер, кто агроном,
Кто воин на границе.
По всем путям своей страны,
Вдоль городов и пашен,
Идут крестьянские сыны,
Идут ребята наши.
А в их родном поселке — тишь
И ровный свет из окон.
И ты одна в саду сидишь,
Задумалась глубоко.
Быть может, не привез письма
Грузовичок почтовый.
А может, ты уже сама
В далекий путь готова.
И смотришь ты на дом, на свет,
На тени у колодца,—
На все, что, может, много лет
Видать во сне придется…
1937
У дороги дуб зеленый
Зашумел листвой каляной.
Над землею истомленной
Дождь собрался долгожданный.
Из-за моря поспешая,
Грозным движима подпором,
Туча темная, большая
Поднималась точно в гору.
Добрый гром далеко где-то
Прокатился краем неба.
Потянуло полным летом,
Свежим сеном, новым хлебом.
Наползая шире, шире,
Туча землю затеняла.
Капли первые большие
Обронились где попало.
Стало тише и тревожней
На земле похолоделой…
Грузовик рванул порожний
По дороге опустелой.
1937
Жил на свете дед Данила
Сто годов да пять.
Видит, сто шестой ударил, —
Время помирать.
Вволю хлеба, вволю сала,
Сыт, обут, одет.
Если б совесть позволяла,
Жил бы двести лет.
Но невесело Даниле,
Жизнь сошла на край:
Не дают работать деду,
Говорят: — Гуляй.
А гулять беспеременно —
Разве это жизнь?
Говорили б откровенно:
Помирать ложись.
Потихоньку дед Данила
Натаскал досок.
Достает пилу, рубанок,
Гвозди, молоток.
Тешет, пилит — любо-мило,
Доски те, что звон!
Все, что делал дед Данила, —
Делал крепко он.
Сколотил он гроб надежный,
Щитный, что ладья.
Отправляется Данила
В дальние края.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу