Дун Си - Слова, упавшие в воду. Современная поэзия Гуанси [антология]

Настала студёная зима,
по всей стране льют дожди и падает снег.
Я сварил чашку
белого южного риса
и выложил фотографию в группу,
рассказав друзьям,
что южный снег
именно такой.

Мать пережила культурную революцию,
перенесла великий голод,
клеймо крестьянки-единоличницы,
перенесла деревенское одиночество,
родовые муки,
горечь бедности,
преодолела с больным ребенком на спине
переход в двадцать километров до больницы,
вытерпела эпоху молчания,
пережила годы, опалённые
великим пожаром.
Её жизнь ничем не отличалась
от жизни людей её поколения,
которые состарились в лучшие годы,
исхудали среди грёз о достатке.
Мать родила пятерых детей,
эти пятеро
породили десяток внуков.
Всю жизнь она хлопотала,
перенесла боли в желудке и шум в ушах,
простуду и жар,
бессонницу и головную боль,
и непривычный климат,
пережила полнолуния и ущерб луны.
Когда она, измученная, уснёт,
то переживёт всепоглощающее пламя,
и станет вдыхаемым нами каждый день
воздухом.

Не отказывайтесь от грязной тропинки после дождя
от тени под луной,
от радости, следующей за скорбью,
от песчинок в мягких башмаках,
от холода зимнего нужника,
от одиночества в дороге,
от бушующего моря,
от настойчивых увещеваний родителей,
от стрекота насекомых в траве,
от завываний и стонов глухой ночи,
не отказывайтесь мечтать.
Как бы обыкновенны ни были будни,
не отказывайтесь от душевных порывов —
дайте им пламенеть.
А когда температура перевалит за сорок —
пусть в больнице вам сделают укол.

Отец ходит с трудом,
за десять лет
он сменил два инвалидных кресла.
Каждый раз, когда он
возвращается домой,
я обнаруживаю,
что в его отсутствие,
глядя
на незанятое кресло,
я невольно подхожу к нему,
и, копируя отца,
усаживаюсь прямо,
положив руки на подлокотники,
или я слушаю
музыку с телефона,
размышляя о жизни.
На мгновение
я возвращаюсь
в опустевшую
деревню моего детства.

Буйвол невозмутим,
на улицах городка
беззаботно жуёт траву, —
так некоторые звёзды шоу-бизнеса
жуют жвачку.
На шее буйвола
наросты грубых мозолей,
роняющие под ветром
ороговевшие кусочки шкуры.
Глаза его
по-особому ярки,
он не моргает,
даже глядя на раскалённое солнце.
Когда он, впряжённый в телегу,
побредёт восвояси,
улицы городка
опустеют.

Прежде он был полоской железа,
тогда, будучи со мной,
он никому не угрожал.
Когда же я стал затачивать нож,
всё острее и острее,
неприятностей случалось всё больше.
Каждый раз, когда я прохожу проверку безопасности,
меня уводят для составления протокола,
для дачи объяснений о происхождении и цели ножа
и чтобы убедиться, что я ещё никого не зарезал.
Ножи, которые я ношу с собой,
изымают раз за разом,
оставляя мне стальной гнев и одиночество.

Белый цвет
он перекрасит в чёрный,
чёрный
обратит в жёлтый,
жёлтый у него
станет красным,
красный
он пересотворит в синий,
синий сгустит
в тёмный,
тёмный
преобразит в золотой.
А если результат
обманул ожидания,
тогда художники
перекрашивают снова и снова,
пока не добьются
мнимого успеха.
Этот мир
принадлежит им.
Если какому-то цвету
не повезло с яркостью,
они добавят к нему
немного грунта,
чтобы его уравновесить,
а если ничего не выйдет,
они закрасят его
чёрной краской,
угольно-чёрной чернотой,
или белым,
чтобы начать сначала.
Даже если во всём мире
останется только один цвет,
они не выпустят
кисти из рук.
Они — это Ма Лян
с волшебной кистью в руке.
Пока художник жив — кисть существует,
не станет художника — кисть исчезнет.