«Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку…»
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул…
А над гробом встали мародеры,
И несут почетный…
Ка-ра-ул!
Посвящается памяти А. А. Ахматовой
Анна Андреевна очень боялась и не любила месяц август и считала этот месяц для себя несчастливым, и имела к этому все основания, поскольку в августе был расстрелян Гумилев, на станции Бернгардовка, в августе был арестован ее сын Лев, в августе вышло известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» и т. д.
«Кресты» — ленинградская тюрьма.
Пряжка — район в Ленинграде.
…а так как мне бумаги не хватило,
я на твоем пишу черновике…
Анна Ахматова. «Поэма без героя»
В той злой тишине, в той неверной,
В тени разведенных мостов,
Ходила она по Шпалерной,
Моталась она у «Крестов».
Ей в тягость? Да нет, ей не в тягость —
Привычно, как росчерк пера,
Вот если бы только не август,
Не чертова эта пора!
Таким же неверно-нелепым
Был давний тот август, когда
Над черным бернгардовским небом
Стрельнула, как птица, беда,
И разве не в августе снова,
В еще неотмеренный год,
Осудят мычанием слово,
И совесть отправят в расход!?
Но это потом, а покуда
Которую ночь — над Невой,
Уже не надеясь на чудо,
А только бы знать, что живой!
И в сумерки вписана четко,
Как вписана в нашу судьбу,
По-царски небрежная челка,
Прилипшая к мокрому лбу.
О, шелест финских сосен,
Награда за труды,
Но вновь приходит осень —
Пора твоей беды!
И август, и как будто
Все то же, как тогда,
И врет мордастый Будда,
Что горе — не беда!
Но вьется, вьется челка
Колечками на лбу,
Уходит в ночь девчонка
Пытать твою судьбу.
По улице бессветной,
Под окрик патрулей,
Идет она бессмертной
Походкою твоей.
На праздник и на плаху
Идет она, как ты!
По Пряжке, через Прагу —
Искать свои «Кресты»!
И пусть судачат глупые соседи,
Пусть кто-то обругает не со зла, —
Она домой вернется на рассвете
И никому ни слова — где была…
Но с мокрых пальцев облизнет чернила
И скажет, примостившись в уголке:
«Прости, но мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике…»
В матершинном субботнем загуле шалманчика
Обезьянка спала на плече у шарманщика.
А когда просыпалась, глаза ее жуткие
Выражали почти человечью отчаянность,
А шарманка дудела про сопки маньчжурские,
И Тамарка-буфетчица очень печалилась…
«Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой…»
Были и у Томки трали-вали.
И не Томкой — Томочкою звали.
Целовалась с миленьким в осоке.
И не пивом пахло, а апрелем,
Может быть, и впрямь на той высотке
Сгинул он, порубан и пострелян…
«Вот из-за туч блеснула луна.
Могилы хранят покой…»
А последний шарманщик — обломок империи
Все пылил перед Томкой павлиньими перьями.
Он выламывал, шкура, замашки буржуйские.
То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное.
А шарманка дудела про сопки маньчжурские.
И спала на плече обезьянка прокатная…
«Тихо вокруг.
Ветер туман унес…»
И, делясь тоской, как барышами,
Подпевали шлюхи с алкашами.
А шарманщик ел, зараза, хаши,
Алкашам подмигивал прелестно —
Дескать, деньги ваши — будут наши,
Дескать, вам приятно — мне полезно!
«На сопках Маньчжурии воины спят.
И русских не слышно слез…»
А часов этак в десять, а может, и ранее
Непонятный чудак появился в шал мании.
Был похож он на вдруг постаревшего мальчика
За рассказ, напечатанный неким журнальчиком
Толстомордый подонок с глазами обманщика
Объявил чудака всенародно обманщиком…
«Пусть гаолян
Нам навевает сны…»
Сел чудак за стол и вжался в угол,
И легонько пальцами постукал,
И сказал, что отдохнет немного,
Помолчав, добавил напряженно:
«Если есть боржом, то, ради Бога,
Дайте мне бутылочку боржома…»
«Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу