Игорь Рожкевич - Капают с пальцев ноты

Это уровень повыше. Нам еще расти, расти…
Ну а ты, смотрю, намерен до конца всё здесь «цвести».

Что ты тут забыл, деревня? Ну, пойми ты, наконец,
Жизнь проходит мимо пальцев. И зачем такой венец

Ты избрал себе в итоге? Был ведь парень «нарасхват».
Почему не уезжаешь? Сам ведь, вроде, виноват.

Что застрял ты в прошлой жизни? Всё ушло и поросло
Разноцветными кустами. Видишь — вымерло село.

Я ж тебя давно пытался выдернуть из колеи.
Говорил, что всё устрою. Ты вот только приходи.

Нет, сидишь и ждёшь чего-то, сам не зная — что по чём.
Выступаешь ты коварным своей жизни палачом.»

Повернулся он и сплюнул. Закурил крутой «Пэлл-Мэлл».
Ну а друг его очнулся, хоть до этого немел.

Посмотрел. Расправил плечи. Разогнулся, наконец.
«Да, согласен. — он подумал. — Это был и мой венец.»

Колосился на пригорке золотой ковыль в цвету.
От него примолкли пчёлки, наслаждаясь за версту.

Дунул ветер с «чиста-поля». Пробежал соседский пёс.
Гордо высился свободный, над тропой, большой утёс.

И сказал тогда спокойно деревенский, как всегда.
И из уст его струилась словно талая вода:

«Почему всё так? Не знаю. Думаю и не пойму.
Только теплится надежда — сам не знаю почему.

Хочется, чтоб дали землю нашим бедным мужикам.
Но, не как теперь — всё банкам, воротилам и дельцам.

А реальным землепашцам, пастухам и комбайнёрам.
Вот тогда, глядишь, вернулся б и народ по своим сёлам.

Наш мужик дышать не может без любви своей земли.
Ведь она ему родная, хоть лежит всю жизнь в пыли.

Без заботы и ухода плачет наш родимый край.
Ну, а бывшие крестьяне говорят всё: «Наливай!

Наливай побольше водки! Нам бы спирта. Что там? В прах!
Не уедем! Лучше сгинем с самогонкой на устах!»

Полёты полу-наяву, полу-во-сне.
Скачки сознательного в «бессознанье».
Картинки-всплески призрачны в окне,
Дарующем лишь терпкие терзанья.

В который раз я в них гуляю,
Вдыхая волн нездешних плеск.
И существом всем принимаю
Правдоподобности иллюзий блеск.

***

Просторам бесконечным вод солёных,
В которых жизнь немыслимо кипит,
Главами гор, как сединою, убелённых
Храм ледяной сурово противостоит.

Лучи от солнца в нём играют,
Безумной радости своей отдавшись.
И постепенно умирают,
В его огромных недрах затерявшись.

Но, что-то стало вдруг не так.
Спокойствие умчалось прочь.
Мгновенно брег одел тяжёлый мрак.
Крыла свои простёрла ночь.

Завыл могучим воплем ураган,
Зловещей обдавая мир тоской,
Готовый в клочья разорвать весь океан.
Лишь храм торжественно чтил свой покой.

И всё ж, недолго буря громко злилась,
Пытаясь тщетно что-то доказать.
Однако, вновь пришлось ей отступать.
И вскоре лишь луна на небе воцарилась.

Волшебными цветами озарился,
Смятеньем света от Луны-царицы,
Весь берег ей смиренно покорился,
Подобно мужу юному от глаз младой девицы.

О чудо! В этот самый миг
Под натиском тяжёлым волн суровых
Из моря юноша возник,
Увенчанный в прекрасной нежности оковы.

Поддерживая бережно, волна
Несла его в своих объятьях.
В растеньях чудных, словно в платьях,
Вся стать его была облачена.

А двигался он в направленьи
Раздела вечного меж сушей и водой.
Навстречу же ему седой,
Из храма вдруг, как в наставленье
Ему, одетый как монах,
Спускался старец «весь в летах».

Подобно глыбам ледяным
Торжественным его был взор.
Однако, скрыть не мог укор
Забавам юности шальным.

И так они сходились,
Друг друга наблюдая каждый.
Пока совсем уж не остановились.
Похоже не однажды
На этот час их встречи приходились.

И молвил юноша: «Приветствую тебя!
О образ, сущностью мне противоположный.
Опять закон Владыки непреложный
Пришёл мне предъявить, явив себя?

Тебя, однако же, мне не дано понять
При всём на это яростном моём желанье.
Великого Творца-Природы в этом пожеланье.
Поэтому я не могу тебя принять.