Геннадий Пискарев - Избранное

Но вспомним детство и отрочество Анатолия, его фронтовую жизнь. В какой среде находился он в самый благодатный для формирования личности период? В среде многострадального народа, который в трудную годину сумел «осадить» в душах своих туман и «увидеть над собою чистое высокое небо». В ту пору народ наш сумел подняться до таких духовных, горних высот, что битва с гитлеровской Германией, по масштабу сравнимая с библейскими событиями, переросла в его глазах из борьбы за личную независимость и независимость Отечества в беспощадное сражение во славу Божию с мировым, вселенским злом, с деяниями Дьявола. (Известно, какие оккультные силы были сосредоточены в третьем рейхе). В этом феномен нашей Победы. В этом феномен народного пастыря, его полководцев, людей верующих, сумевших направить в славное русло божественное озарение «братьев и сестер», переваривших, по словам Николая Бердяева, большевизм – он обрусел. Этого-то никогда и не простят нам недруги – сатанисты, отечественная либерально-бессмысленная мошкара. И не удивительно, сколь молниеносно и ловко использовали они во второй половине прошлого века бездарность дорвавшихся у нас до власти выскочек, сначала богоборцев и храмовержцев, как Хрущев, затем откровенных смердяковых, «лицемеров – подсвечников», выплеснувших на народ свой ушаты грязи, развративших своей бесовской пропагандой порнографии и насилия неискушенные души. По их, по их вине, а не по каким-то другим «объективным» причинам (прав А. Дж. Тойнби), гибнут великие государства. Погибло и наше, советское. Мы стали горькими не только свидетелями, но и соучастниками разорения отчего дома, опустошения душ, опустошения родной земли. И впору уже кричать во весь голос, вспоминая былое:

Я уважаю взгляды и убеждения коммуниста Митрохина, даже когда читаю в его книге о великих людях России Пушкине, Лермонтове, Маяковском, Есенине, Фадееве и других такие слова: «Жизнь дается один раз. Уповать на то, что душа, отделившись от бренного тела, будет жить вечно, еще более иллюзорно, чем верить в светлое будущее всего человечества». Я понимаю: евангельские слова о том, что у Господа все мы живы, для Анатолия Михайловича могут быть и не убедительными. Не знаю, станут ли таковыми другие речения: «Христианское бессмертие это жизнь без смерти, совсем не так, как думают, жизнь после смерти». Это рек друг Пушкина, тот самый, что в «Риме был бы Брут», – Петр Яковлевич Чаадаев. Чтоб ни говорили об этом оригинальнейшем русском философе за его нелицеприятные слова о своей стране, это был все же гениальный человек, кстати, заявивший (об этом наши доморощенные любители гласности и мировых, т. е. «золотого миллиарда», ценностей предпочитают умалчивать): «Русский либерал – бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце – это солнце запада». И это он начертал гневно: «Я предпочитаю бичевать свою родину, даже огорчать ее, только бы ее не обманывать».

И опять о вере. Послушайте, какая глубина мысли, какая убедительность: «Религия – есть познание бога. Наука есть познание вселенной. Но еще с большим основанием можно утверждать, что религия поучает познать бога в его сущности, а наука в его деяниях; таким образом, обе, в конце концов, приходят к богу». Господи, да ведь так мыслил и сам Михайло Васильевич Ломоносов – «начало всех начал», сделавший научное познание формой религиозного опыта. «Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного Всевышнего Родителя, никогда между собою в распрю придти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрствования на них вражду всклеплет» – это его, нашего русского Леонардо да Винчи выражение, как и восклицание: – «Скажите ж, коль велик Творец!»

Собственное понимание, осмысмысление жизни и творчества великих людей Анатолий Михайлович выразил в труде, объединенном примечательным заголовком «Зеркало судьбы народа». Что ж, чаяния, творения, лучших представителей той или иной нации, безусловно, нередко олицетворяют глубинные процессы, что происходят в народных душах. Критик Аполлон Григорьев проговорился однажды о Пушкине, что он – это наше все. Мы этому горделиво вторим, иной раз забывая: все – это не только слава, душевный подъем, стремление к свету, идеал гармонического восприятия мира, но и – ошибки, тяжкая внутренняя борьба, трагическое ощущение безысходности. Анатолий Михайлович вслед за Михаилом Юрьевичем Лермонтовым утверждает, что «погиб поэт – невольник чести, с свинцом в груди и жаждой мести». Ой, ли!