Наши секреты стали шрифтом по стенам,
Наши подарки подвержены ценам,
И я кричу тебе через барьер,
Пока актеры не сошли со сцены,
Мы никогда не станем старше,
Мы никогда не станем старше,
Мы пили воду, мы пили эту чистую воду,
И мы никогда не станем старше.
У нас был сад, но мы не знали входа,
У нас был путь, но мы боялись лезть в воду.
Теперь я вижу чистое небо,
И мне не нужен прогноз погоды.
И мы никогда не станем старше,
Мы никогда не станем старше,
Мы пили воду, мы пили эту чистую воду,
И мы никогда не станем старше.
Что они сделали с этой землей,
Что они сделали с нашей прекрасной сестрой,
Где тот дом, в котором я?
Где те окна, небо в которых было всегда голубым?
Странные звери приходят ко мне по утрам.
Все по местам!
Мы будем строить новый храм,
Я буду верить вашим рукам,
Я буду верить только вашим рукам.
Кто там? Я спрашиваю – кто там?
Любовь или смерть —
Ваши лица плывут, как туман.
Но мы шли по этим холмам,
мы шли по этим холмам,
Мы шли по зеленым холмам,
И мы пили эту чистую воду,
Мы пили эту чистую воду,
И мы никогда не станем старше.
Мы пили эту чистую воду,
чистую, чистую, чистую, чистую воду.
Мы пили эту чистую воду,
и мы не станем старше.
1981
«Когда я сдохну в городе пустынном…»
Когда я сдохну в городе пустынном
и Бог мою душонку приберет,
моим стихам, как драгоценным винам,
настанет свой черёд.
И вспомню я, как в юности все было,
когда меня будила красота,
на улицу средь ночи выводила
и там не объясняла ни черта.
Иди себе и думай посторонне:
все будет так прекрасно, как в стихах,
и мир пошлют тебе, как сыр – вороне,
и жизнь ты проморгаешь точно так.
«Когда бы молодость всё знала…»
Когда бы молодость всё знала
про этот гибельный запас,
весь день бы музыка играла
для вас, любимые, для вас.
Здесь с теми, с кем отрадно сходство,
растет китайская стена,
и расставаться было б просто,
когда бы даль была ясна.
Когда бы тьма была короче,
когда бы среди темноты,
не падала звезда средь ночи,
не умирали бы цветы.
Когда б не то, когда б не это,
когда бы не стихи до слез
на зимы многие и лета
для бормотания под нос.
Тогда-то пальцы вдруг лезгинкой
в гостях в скоплении большом,
не справившись с ножом и вилкой,
с дрожащей вилкой и ножом.
Противна молодость. Противна!
Признаем это объективно.
Она собой упоена,
Хотя не может ни хрена.
Она навязчива, болтлива,
Глупа, потлива, похотлива,
Смешна гарольдовым плащом
И вулканическим прыщом.
Ее настырное соседство
(В отличье, может быть, от детства)
Наводит мысли о конце.
И мы меняемся в лице.
Как, как?! И этому теляти
С такими бабами гуляти
И не заботиться о том,
Что с ними станется потом?..
Он так спешит открыться миру,
Он только с пылу, с жару, с жиру, —
С него и бесится, пока
Еще горит его щека
От бритвы, а не от пощечин;
Пока он мало озабочен
Уместностью своих словес
В компании других повес.
На всех кидается с объятьем,
Чужие пошлости твердит,
И все, за что мы нынче платим,
Ему еще дают в кредит.
Ему практически задаром
Достались шляния по барам,
Полночной улицы пейзаж,
Который был когда-то наш,
Скамейки, лужи, светофоры,
Бульвары, Ленинские горы…
Читатель вспомнит сгоряча
Про фильм «Застава Ильича» —
И впрямь: кино шестидесятых
Теперь об этих поросятах.
В цепи прибавилось звено.
А в девяностых нет кино:
Есть мир расчиcленный, в котором
Остались горечь, скука, гнет,
Нам никогда не подмигнет…
Как ни геройствуй, ни усердствуй,
Владеет бедною душой
Не грусть о юности ушедшей,
А зависть к юности чужой.
Но тайной радостью для взора
И утешеньем для ума,
Что безболезненно и скоро
Она, как жизнь, пройдет сама.
Василий Жуковский
1783–1852
Читать дальше