Саша Черный - Два века о любви

Машеньке

За что мне сие, о Боже мой?

Свет в моем сердце несветлом!

Ты – как стебелечек, ветром

Целуемый и тревожимый.

Блаженнее безнадежности

В сердце моем не запомню.

Мне, грешной во всем, за что мне

Отчаяние от нежности?

Когда забормочешь во сне

И станет твой голос запальчив,

Я возьму тебя тихо за пальчик

И шепну: «Расскажи обо мне, —

Как меня ты, любовь моя, любишь?

Как меня ты, мой голубь, голубишь?»

И двери, закрытой дотоль,

Распахнутся страшные створки,

Сумасшедшей скороговоркой

Затаенная вырвется боль, —

И душа твоя, плача, увидит,

Как безумно она ненавидит.

Е. К. Герцык

Кто разлюбляет плоть, хладеет к воплощенью:

Почти не тянется за глиною рука.

Уже не вылепишь ни льва, ни голубка,

Не станет мрамором, что наплывает тенью.

На полуслове – песнь, на полувзмахе – кисть

Вдруг остановишь ты, затем что их – не надо…

Прощай, прощай и ты, прекрасная корысть,

Ты, духа предпоследняя услада!

Разве мыслимо рысь приручить,

Что, как кошка, ластишься ты?

Как сумела улыбка смягчить

Роковые твои черты!

Так актрисе б играть баловниц:

Не глядит и глядит на вас

Из-под загнутых душных ресниц

Золотистый цыганский глаз.

Это злое затишье – к грозе:

Так же тихо было, когда

«Ты сам черт», – произнес дон Хозе,

И Кармен отвечала: «Да».

Л. В. Эрарской

Никнет цветик на тонком стебле…

О, любимая, всё, что любила я

И покину на этой земле,

Долюби за меня, моя милая, —

Эти ласковые лепестки,

Этот пламень, расплесканный по небу,

Эти слезы (которых не понял бы

Не поэт!) – упоенье тоски,

И в степи одинокий курган,

И стиха величавое пение,

Но разнузданный бубен цыган

Возлюби в этой жизни не менее…

Розовеют в заре купола,

Над Москвой разлетаются голуби.

О, любимая, больше всего люби

Повечерние колокола!

Не хочу тебя сегодня.

Пусть язык твой будет нем.

Память, суетная сводня,

Не своди меня ни с кем.

Не мани по темным тропкам,

По оставленным местам

К этим дерзким, этим робким

Зацелованным устам.

С вдохновеньем святотатцев

Сердце взрыла я до дна.

Из моих любовных святцев

Вырываю имена.

Ты помнишь коридорчик узенький

В кустах смородинных?..

С тех пор мечте ты стала музыкой,

Чудесной родиной.

Ты жизнию и смертью стала мне —

Такая хрупкая —

И ты истаяла, усталая,

Моя голубка!..

Прости, что я, как гость непрошеный,

Тебя не радую,

Что я сама под страстной ношею

Под этой падаю.

О, эта грусть неутолимая!

Ей нету имени…

Прости, что я люблю, любимая,

Прости, прости меня!

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется – на душе светло.

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,

Сядем в копны свежие под соседний стог.

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,

Хмельному от радости пересуду нет.

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,

Унесу я пьяную до утра в кусты.

И пускай со звонами плачут глухари,

Есть тоска веселая в алостях зари.

Хороша была Танюша, краше не было в селе,

Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.

У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.

Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.

Вышел парень, поклонился кучерявой головой:

«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой»

Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.

Душегубкою-змеею развилась ее коса.

«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,

Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».

Не заутренние звоны, а венчальный переклик,