Сергей Краснобород - Где-то рядом

Взойти ли самому? Запретный сладок плод…
Я лишь дары сжигаю ритуально.
Но путь увиденный чарует и влечет.
И сон грозит перерасти в реальность…

Не жертвы, но иной живительной услады
просил неведомый и неделимый Бог.
Он милость даровал своей наградой,
но был внимателен, неумолим и строг.

Всему свой час! Свой срок! Своя расплата!
Гордыню пестуя, не обрести покой…
Взирает Пастырь на слепое стадо
и гонит сквозь безмолвие веков.

Душа заблудшая приемлет обреченно
обузу тяжкую рожденья во грехе
и мечется в неведении прощенном,
и жертву воздает протянутой руке.

Последний раз испив, Христос поставил Чашу.
Сидели братья за одним столом.
Он знал итог, знал сроки, имя даже
того, кому заплатят серебром.

Что предначертано — тому фатально сбыться.
Ни капли в Кубке нет уже вина.
Спокойно солнце красное садится.
Но будет ночь предвечная нежна.

Из Чаши этой выпить кто посмеет?
Слепые ждут. Покорные молчат.
И снова рыцари постыдно не успеют
к очередному взмаху палача.

Святой Сосуд храним для посвященных.
Искать, стучаться — нескончаем путь…
Последний раз испив, Он думал обреченно,
как напоить всех нас когда-нибудь.

Исторгнуть тьму, чтобы родиться вновь…
Кипящий разум, мудростью объятый…
Вселенское Добро, Свет и Любовь
нисходят откровением распятым.

Услышав Голос, ото сна восстать…
Пройти сквозь время по тропе единой.
И в чистоте пред Вечностью предстать
Священным воплощеньем Бога-сына.

Приемлемая грань нечаянных поступков
стыдливо тешится у Бога взаперти.
А он надменно посылает духов
того найти,

кто в несказанном фатуме растаял
и уподобился течению воды.
Капканы Бог во всех местах расставил.
И вроде бы уже не избежать беды

вольнолюбивому юнцу… Но он надменно
лелеет притязанья на престол,
сплетая параллельно вдохновенно
свои оковы в образе простом.

Неискушённым битва не понятна.
Лишь отголоски — брызги по воде.
Всё было сказано достаточно понятно,
осталось выяснить кому, зачем и где…

Усталый край, отмеченный веками
трудов и средоточья на себе…
Так слиты в берегах вода и камень.
Так память переплетена в судьбе.

Тебя любили нищие, и старцы
тобой гордились. Странники земли
к тебе тянулись, чтоб навек остаться
когда покой нездешний обрели.

Но сытые, завидуя, смотрели,
величие бессильные постичь.
Убогие тогда дома горели.
И чудился насильникам победный клич.

И расступалась твердь, вздымались волны дыбом,
в отчаянии смирение поправ.
Возмездием, как смертоносной глыбой,
ты воздавал, бичом и карой став.

Чтоб снова обрести покой непротивленья…
Убогий край, хранимый божеством,
чьё имя времена не подвергают тленью,
чья праведная сила — лишь с землёй родство.

О сколотах песнь забытую
пел молодой гусляр.
«На землю, травой умытую
Богом был послан дар:

Плуг — земле утешение,
Чаша — её молоко,
Секира — чтобы в сражении
её защитить легко…

Народ в уплату за подать Божью
навеки смиренным стал…»
Гусляр допел и у подножия
землю поцеловал.

Нахрапом в родные просторы
стремился опальный казак.
Сердечному топоту вторил
в упряжке усталый рысак.

Тоска пограничной заставой
осталась давно позади.
Полей ненасытная страва
да саваном неба сатин.

Раздолье… Но конь спотыкался
всё чаще — и пена ртом.
Надсадно казак засмеялся,
в обрез заряжая патрон.

И жаворонок на выстрел
полётом отметил крест…
Упряжку настигнет быстро
теперь пограничный разъезд.

Лихое перепутье
дорог-путей.
Хранимы Богом будьте
от всех чертей!