Анатолий Гейнцельман: Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1

На паперти готического храма,
На первозданной сумрачной скале,
Вокруг классическая панорама,
Зыбящаяся в голубом стекле.
Тирренское синеет лукоморье,
Гостеприимный Специи залив,
Зубчатое Каррары плоскогорье,
Мечи агав и кружево олив.
На глади синей красные паранцы
И чаек белых звонкие четы,
Ундин морских ритмические танцы
И Афродиты пенистой черты.
На стенах храма золотой румянец,
Но мы сидим в живительной тени,
На паперти лениво францисканец
Читает требник – и проходят дни.
Проходят дни, как пенистые волны,
Проходят поколения, как сны,
И вечности все эти формы полны,
И молимся мы Богу искони.
Рука в руке сидим мы на ступенях
И, синие, на синеву глядим,
И дни проходят в синих сновиденьях,
И всё вокруг сияние и дым.
И всё вокруг лишь Божия частица,
Как крошка каждая святых просфор,
Волна, и облако, и краб, и птица,
И наш задумчиво молящий взор!
Нет ничего теперь помимо Бога,
И синий Он и солнечный наш друг,
И каждая к Нему ведет дорога,
И славословит всё Его вокруг!
Не постыдимся ж преклонить колени
Перед потухшим в храме алтарем:
Мы также тень Его лишь синей тени,
Мы вечности дыханием живем.

Под окном моей темницы
Слышно цоканье копыт,
Слышно щебетанье птицы:
Дорог мне звериный быт.
На коне в родные степи
Я хотел бы ускакать,
Оборвав ножные цепи,
Словно ждет меня там мать.
Чрез Кавказ на Гималаи
Я хотел бы улететь,
Как гостей пернатых стаи,
Не запутавшихся в сеть.
Там посереди поляны
Древний есть буддийский храм,
Цепкие его лианы
Обнимают по бокам.
Бронзовый в том храме Будда
Созерцает свой пупок.
В черепе его есть чудо:
Терниев сухих венок,
А в венке сухом из пуха
Крохотное есть гнездо, —
Я в него влетел без звука,
Верхнее пустивши do.
Что за чепуха такая?
А меж тем из чепухи
Создаются ведь, не зная,
Духа чистые стихи.
В черепе разбитом Будды
Меж лиановых плетей
Баловень лежит причуды,
Отдыхая от страстей.
Будда – мой отец духовный,
Мой предтеча на земле,
И к нему я в час удобный
Улетаю на крыле.
Нет коня быстрей Пегаса,
Пламеннее нет копыт,
С ним, как под охраной Спаса,
Исчезает нудный быт.

С душой античного кентавра
Скакал я в детстве по Днепру,
И Киевская часто Лавра
Приют давала дикарю,

Бежавшему на блеск соборов,
На звон святых колоколов, —
И укрощался гордый норов
От предков величавых слов.

За скромной трапезой монахов,
Среди уродов и калик,
Среди юродивых без страха,
В веригах, усмирялся крик

Души в груди моей мятежной.
И вдруг смиренен, как дитя,
Я становился, тих и нежен,
Как цветик, выросший шутя,

И, с всякой примирясь напастью,
Клонился головой к серпу,
Не веруя земному счастью,
Ища к небытию тропу.

Сегодня я узнал, что Лавры
Печерской нашей больше нет,
Что лютые ихтиозавры
Ее разрушили чуть свет.

Пустое, у меня сияет
Она в горячечном мозгу,
Меня в бессмертии встречает
На рая близком берегу,

Куда и я, как все кентавры,
Чрез степь родимую домчусь, —
Там купола я вижу Лавры
И всю юродивую Русь!

Сегодня в полдень над Флоренцией,
Моей всегдашней резиденцией,
Шло беспощадное сражение
Меж войском преисподней гения,
Цинического, злого Антия,
И Ангелами белоснежными.
И Божия сокрылась мантия
За ордами земли мятежными,
И, словно пух лебяжий, хлопьями
Из крыльев, пораженных копьями,
Летели тепленькие перышки,
Летели густо, словно в морюшке
Над жемчугом соленым чаечки,
Как лепестков вишневых стаечки.
И ветви за окном платанные
Оделись в горностаи странные,
И крыши все стоят лилейные,
Как будто там живут идейные
Отшельники, друзья келейные,
А не букашки муравьиные,
Не облики людей звериные.
Всё тихо, тихо, как на кладбище,
Следы одни автомобильные
Видны на пороше зубчатые,
И смотришь, смотришь в звезды снежные,
Как будто это души нежные,
Из гроба темного восставшие,
Загадки бытия познавшие.
И разговор идет загадочный
Меж мной и ласковыми звездами,
И голову подъемлешь старую
В потоки мотыльков вихрящихся…
Нет ничего такого чистого,
Нет ничего такого нежного,
Но жаль мне Ангелов, лишившихся
Наряда райского, перяного.
И ненавижу страстно Антия,
И Божьей я желаю мантии,
И красного на небе солнышка,
И звезд, что там, за серым пологом.
И сам я будто в смертном саване,
Как Лазарь, жажду воскресения,
И слышу я уж приближение
Желанное Христа Спасителя,
И бегство вижу Искусителя, —
И горсти гробовых червей
Из груди сыпятся моей!