Николай Щеголев - Победное отчаянье. Собрание сочинений

И – за ветром, пример взяв с него,
В каждом жесте лелея решимость,
Я бегу по настилам снегов,
Как на лыжах, шагами большими.

Точно тянут меня на ремне,
Точно манят обилием денег…
Но во мне – никаких перемен,
Никаких – перерождений.

Родимая, начало всех начал!
Когда слепила солнце саранча,
Когда она врывалась с треском в двери,
Когда от подозрительности я,
Теряясь в недомеках бытия,
Уж никому не ждал души доверить;

Когда разуверялся и когда,
Не спрашивая у людей, гадал
О том, что им и ясно, и прозрачно, –
Тогда и сердце, даже пред тобой,
Притворствовало, празднуя отбой
Привязанности нашей полумрачной.

Напрасно оправдания вовне
Моей высокомерной болтовне
Отыскивала ты, еще не зная,
Что я, как все, во власти пустяков
И что по складу духа я таков,
Приснившийся тебе пришельцем рая.

Родимая, начало всех начал,
Прислушайся! Я коротко сказал:
Нет слов косноязычней и короче,
Чтоб выразить ту ясность на душе,
Подобную не блику на клише,
Но вольтовой дуге на фоне ночи.

Как звуки тамбурина и зурны
Для музыканта вдруг озарены,
Зажглись мои последние недели…
И, вероятно, в мире нет тоски
Сильней, чем счастье показать таким
Себя, каков ты есть, на самом деле.

Влача за собою пояс,
Глотая с тоской дистанции,
Бежит пассажирский поезд,
Вопит у ближайшей станции.

Там запад, – залит кострами,
Как кровью, – почти логически
Беседует с пустырями,
Настроенными элегически.

Там вяз, растопырив руки,
Взяв позу актера-трагика,
Вихрясь в налетевшей муке, -
Мне душу порой затрагивал.

Там дали, рябя рисунками
Ландшафтов, одетых в олово,
Страдали. И стыла Сунгари,
Как плоскость ножа столового.

Спрятанный в клобук Савонарола
Близок мне с девизом: пост и труд…
А в соседней комнате – виктрола
И уют.

Чувствую, что с каждым часом чванней
Становлюсь, заверченный в тиски
Горестного самобичеванья
И тоски.

Но в припадке жесточайшем долга
В свой афористический блокнот
Что-то заношу, смотря подолгу
На окно.

К желтым костякам фортепиано
Прикасаюсь скованным туше,
Думаю бессвязно и беспланно
О душе.

Пусть соседи под виктролу скачут
Вечером, лишь вынет диск луна, –
Всё равно: ударю наудачу
Диссонанс.

Если же случайно выйдет нежный,
Тихий, грустью задрожавший звук –
Приглушу его своей мятежной
Парой рук.

На десяток плохих есть десяток хороших.
На десяток больных – десять «кровь с молоком».
На десяток разутых – десяток в галошах.
На толпу в лакировках – толпа босиком.

Дисгармония, кризис – газетный, словесный…
Удручающий ряд! Кто поймет? Кто поймет,
Что и в наше столетье веселые песни
Половина людей, точно нáзло, поет

Кто поймет? Кто поймет, отчего, насмотревшись
На бессилье людское, иду я домой
Не с тоскою, как надо бы, не присмиревший,
А натянутый, точно струна, и прямой?

А когда мне прошепчут: «депрессия!.. кризис!..»
И понятий тождественных траурный ряд, –
Я сощурюсь слегка, к говорящим приблизясь,
И ехидно скажу: говорят, говорят!

Пусть вселенная спит под метелью, в пороше,
Пусть мучительный мир в бесконечность влеком, –
На десяток плохих есть десяток хороших,
На десяток разутых – десяток в галошах,
На десяток больных – десять «кровь с молоком»!

Я близок к устью
Больших дорог…
Я с той же грустью,
Я столь же строг,
Я так же занят
Одним, одним –
Ловлю глазами
Белесый дым…

Туман и сырость
Три дня подряд…
Таким я вырос,
И – что ж! – я рад
Нести всё время,
Всю жизнь мою
Себя, как бремя,
В разлад со всеми
И даже с теми,
Кого люблю.

И – через много
Шумящих лет
Я столь же строго
Взгляну на свет, –
Да, он мне ближе!
Но – что скрывать? –
Ведь я увижу,
Что я опять
Всё так же занят
Одним – одним… –
Мильон терзаний…
Белесый дым…

Стараюсь жить попроще, без утонков, –
Сплошная трезвость, здравый смысл во всем…
Вдруг – странный, тяжкий звук, как будто гонга
Удар!.. И всё меняется кругом.