Алексей Покотилов: За сколько проданы печали?!

Вода ведёт и тихо тает
В зелёном голосе Земли.
Смотри, какая завитая
Опушка вздрогнула вдали.
Летит летенница росою
Сквозь пальцы света…
Но кто же ветряной косою
Подкашивает это?
Чья кучевая борода
Парит над нами?
Не разглядеть!
Но лебеда
Восторжится волнами.
И напрягаются леса,
Закинув кроны.
В глаза упали небеса,
Вот-вот утонут.
Забеспокоился испуг
В твоих ресницах.
Всё охристей закатный круг —
Спешишь проститься.

Будто бы из милости
По осенней сырости
В неуютность вечера
Ты меня излечивать
От моей угрюмости
Всё бежишь из юности, —
Нелюбимой,
сорною,
Но такой
упорною,
По ночам
рыдающей,
Горем не горда
ещё,
Хоть совсем уверена,
Что любовь потеряна…
А когда последняя
Ночь звучала летняя,
Ты меня,
прозревшего
Отдала раскаянью,
И в осеннем таянье
Не было умершего…

Я уходил, себя не помня,
И только катакомбы полдня
Всё уводили в сумрак слов,
И голоса сухие комья
Ссыпались в сна просторный ров…

Я убегал, ступни калеча,
Отмечен болью,
не излечен
От невозможности молчать,
Что потушили сами свечи,
К замку подвесили
печать.

Простой уход – обычный случай.
Но мучит памятью колючей
Прожитых лет вчерашний снег:
Колючий
и такой летучий,
Не предвещавший наш побег.

Ты придёшь ко мне этой ночью
И отбросишь моё покрывало,
Снова ночь утопив в белых клочьях,
Чтобы ночь в темноте отливала
Пустоту
и предметность стекла,
Но не наши
глаза
и тела.

Ты придёшь ко мне, ожидаю,
Угадаю проснуться тогда я,
Как сотрётся граница подвоха,
Что темно и светло,
и не сонно
От тепла
тесноты
полутона.

Ты придёшь ко мне, не забудешь,
Не оставишь,
не бросишь во мраке,
Дабы я не пробыл непробуден,
Разгребая предчувствия знаки,
Разбивая
туманные
«если»
О твоё появление в кресле…

Ну сколько можно
Ползать по годам!
Весьма несложно
Сжечь весь этот хлам,
А прах развеять —
Прямо на закат,
Уже не смея
Веровать в возврат.
Ну сколько можно
Мять
за годом
год!
Уже возможно
Праздновать уход?

Ночь нашёптывает шорох:
Темнота до черноты.
В межпланетных коридорах
Пропадём и я и ты.
Ночь дочитывает судьбы,
Только пальцами хрустит.
Разве мы друг другу судьи
В тесноте квартирных плит?
Ночь вычерчивает числа
У заснеженных террас.
Не спеши искать в них смысла,
Эти числа – не про нас.
Наша ночь ещё кочует
По неведомым мирам:
Тороплюсь зажечь свечу я —
Рано нам
в межзвёздный храм!

В мойке чашка, в чашке ложка,
В ложке розовая крошка.
Эта крошка от бисквита
Не случайно здесь забыта:
Тихой полночью из крана
Два весёлых таракана
Выпадали прямо в ложку
И съедали эту крошку.
Тараканам тоже нужен
Вкусный,
сытный,
сладкий ужин.
Из неведомых щелей
К ним являлся муравей,
Он свистел, кряхтел, но ойкнув,
Вдруг валился прямо в мойку.
Этот рыжий шустрый друг
Появлялся здесь не вдруг!
Но сегодня было странно —
Не явились тараканы,
Не явился из щелей
Рыжий шустрик – муравей.
Завибрировала ложка,
Закричала в ложке крошка:
«Я – племянница бисквита,
Не хочу быть здесь забыта!
Рыжий шустрик – муравей,
Появляйся поскорей!
Вы, извилины всех кранов,
Пропустите тараканов!»
Крошка вжалась,
втерлась в ложку,
Только утром смыли крошку.
И не будет тараканов
Ни из шкафа, ни из кранов.
Не возникнет муравей
Из неведомых щелей.
С них теперь какой уж спрос —
Убаюкнул дихлофос,
Чтоб рассыпать их на крошки
Для неведомой им ложки.

Пергамент сыра,
весь в слезах,
Врастает в матовость фарфора,
Салют свечей
кружит в глазах
Лёд серебра
витых приборов.
Вот и Бордо
влилось в бокал,
Рубины рвутся
в срезах граней,
У осетрины по бокам
Укроп лежит,
как на диване,
Лимон,
как горстка золотых,
Нарезан чуточку небрежно.
Блестящий стол!
Но что же ты
Так в нерешимости
прилежна?
Вот сёмги
замерший огонь,
Икра —
красней самой калины.
Твоя ладонь —
в мою ладонь…
И нам заветно у камина.
Нам подыграет и Отард,
И Эннеси с Сент-Эмильеном,
И виноград —
прелат отрад —
Своим хрустящим,
сладким пленом…