Павел Алешин: Танцы Атиктеи

и порывами, безмыслием полными,
разлетается, чистыми, смело
и вновь, как во сне, заплетается.

Облака налетели на небо метелью,
налетели, белея, на небо ночное,
и очи небесные глядят колыбелью
того, что священное, того, что земное.

облака то слетаются, то разлетаются,
от дыхания неба, небо дышит ветрами,
и звездными вздохами оно обнажается
своими движеньями, своими мечтами.

И, страстным покоем своим изумленная,
стихия являет себя в полноте,
и, тихо снегами в ночи окрыленная,
в первоначальной летит темноте,
и, музыкой тающей благословленная,
затем замирает она в немоте.

Неповторимые картины
рисуют кисти обнаженных рук,
сплетая чувства все в единый
невидимый, неизъяснимый круг.

Печали, радости, тревоги,
сомненья, счастье – сердца целый сад —
так просто отбивают ноги,
как будто давят спелый виноград.

И танец льется, как вино,
в нем – истина. Обман в нем неуместен,
души и тела неуместен торг,

притворство в нем запрещено,
ведь неизменно – откровенно честен
дионисийства чувственный восторг.

Там, где тела – моря,
там, где руки – реки

(чертит стопой заря
тающее навеки ),

там, где морей сердца
льются друг в друга руками

(чертит заря без конца
навеки в волнах стопами),

музыка там – луна,
из-за нее приливы,
из-за нее отливы

(луной и заря полна —
как ночь освещают свечи,
луною блестят ее плечи).

Глубины сердца на руках-равнинах
пускают корни, в пальцах прорастая,
и те цветут, касанья распуская —
цветы даров взаимных, двуединых.

И в музыке сплетаются венками
они, что никогда неповторимы…
И до конца не ясно, кем творимы
и чем полны: реальностью ли, снами?

Ответов нет. Но не нужны ответы:
любое таинство – всегда завет,
как страсть заката и покой рассвета.

Глубины сердца если им согреты,
необходимости в вопросах нет:
пусть лишь цветут объятий чудоцветы.

О, сердце, о, мягкое золото!
(Через руки льет солнце свой светлый, свой трепетный лик)
И другими руками сияние это расколото,
чтобы сердце – другое – впитало его каждый блик.

Просветление —
лишь заклятие
и прозрение
темноты.
Так и знание —
лишь объятие
и сознание
правоты.

Вот и сердце – как солнце – всегда оно молодо! —
животворного золота чистый родник.

Где слово мне найти для всех даров,
столь щедро расточаемых тобою,
текущих вдоль смотрящих с берегов
божественно, без умысла, рекою? —

для каждого движенья твоего,
в пространстве тающего вдохновенно,
для вздоха каждого (о, торжество
того, в чем жизнь всегда самозабвенна!),

для рук твоих, пьянящих, как вино,
не тело обнимающих, а душу
теплом лучей вечерних солнца… но,
им имя дав, я тайну ль не нарушу?

Нет! Слово будет тайной, как и взмах
руки твоей, как ночь в твоих глазах.

Синеву немыслимую неба,
взором лишь вдыхаемую прежде,
вдруг к груди прильнувшую в волненье
и открывшуюся осязанью,

облаков неслышимую поступь,
белизною тающую нежной
орхидей, запечатленных сердцем,
вдруг открывшуюся слуху тела,

золото далекое заката,
теплотой наполнившего ночи,
вдруг рукам доверенное смертным
чистое, негаснущее пламя, —

вот, что ты даруешь, Атиктея,
щедро и божественно – свободно.

Каждый твой танец – заповедь,
каждый твой танец – заводь
чувства, еще не сбывшегося,
и того, что потом не сбудется.

Каждый твой взгляд – всплеск молнии
среди ночного безмолвья,
но и – моря наполненность!
но и – глубин его волны!