Алексей Гусев - Цинично о любви

Тебе не писала уж восемь лун,
Но нынче – послушай, Витенька:
Давеча вскрыл лошадей табун
Скальпель структурного аналитика.

Всех разложил по ранжиру, росту,
Весу, сочности переносицы.
Как же у них все понятно и просто! —
Витенька, жить не хочется…

Ты сказала «люблю тебя» – робко, гулко,
Томно, трогательно, будто главного вкусив,
Словно не слова произносила по буквам,
А из себя вынимала пронзительный мотив.
И с этим вот пронзительным мотивом,
Как если бы с банджо или гуслями,
Иду по городу восвояси, и мне красиво,
И ух как вкусно мне!

Ты казалась такая хорошая,
Оказалась слегка другая.
Я под этой ошибочной ношею
Изнемогаю.

Достаю из тебя жестом привычным
Препарат за нумером сто один.
Это не бизнес, это – личное.
Вглубь микроскопьим глазом одним:
Клетки, ядра, митоз был прерван —
Объяснить тебя, как обычно, нечем.
Никотином не тронутая плевра,
Алкоголем чуть задетая печень,
Да и с сердцем, знаешь, все предсказуемо —
Неплохой насос, мог бы дальше жарить.
Я в тебе рассмотрел такую уйму,
Что любого на десять лет состарит.
В обойме – патроны надежды хмурой
Яда истины чистой впрок напиться —
Почему, почему – ты дура, дура?
Не пойму. Не пойму.
Тупица. Тупица.

Скучно в постели в доме пустом,
Муха, бывает, сядет.
Я говорю ей: «Это мой дом».
Она говорит мне: «Это мой дом».
Мы с ней друг другу бляди.

Карлсон подъедает Малыша плюшки,
Портит его отношения с близкими,
Очень увечит его игрушки,
Выставляя его перед всеми редискою,
Враньём ожиданий томит в квартире —
Вот бы уши ему надрать бы! —
Но Карлсон, скотина, всех лучше в мире
Готовит мальчиков к свадьбе.

Присев на твое колено,
Куце спод-юбки торчащее,
Тебе инжектирую в вену
Самое настоящее:
Всех созовём на праздник,
Дети пойдут неистово,
Поедем в Каннские Лазни,
Поборем и чёрта лысого —
Давай уже, шевели рекой,
Двинься девичьей крышею.
Дай мне запомнить тебя такой:
Плюшевой мишею.

Бананы-на-ны-на.
Бананы-на-ны-на.
А я ж совсем одна.
А я совсем одна.

Статус «любимая» был недолог:
Плечи покатые – он и сполз,
Не дождавшись ни новогодних ёлок,
Ни выверенных экзит-поллз.
Статус этот казался вечным:
Рос, как бамбук, набухал, как колос.
Но у тебя покатые плечи —
Он и сполз.

Давайте вместе хотя бы раз
Попробуем полюбить человека —
Обычного, что живет средь нас —
Допустим, он Жека.
Подскочим, затискаем, чином чин,
Оттащим в ближайший храм,
Монетой-другой ему подсобим —
А дальше уж сам, сам.

Рисуются небоскребы,
Автобусы, альбатросы,
Рисуются яйца (оба),
Станки, паруса, торосы,
Рисуются самолёты,
Квартиры, пуанты, чётки,
Заимки, замки, еноты,
Блины, парадигмы, глотки,
Рисуются арьергарды,
Канистры, бемоли, бляхи,
Привалы, доносы, нарды
И даже посылы на хер,
Рисуются ананасы,
Коньки, пассатижи, улицы,
И только твои мордасы
Ну никак не рисуются!

Я отправил когда-то тебя на небушко,
А потом полжизни ждал и терпел.
Ты несёшь моего заветного хлебушка,
Только хлебушек зачерствел.
Не сказал же никто дурёхе вовремя,
Что опаздывать не к лицу —
И пока я жил чужими историями,
Евангелие подошло к концу.

Знаешь, а мне и дебил бы мил,
Лишь бы любил-любил.

Млечна трава, грозой умытая,
Озон породист, как виски.
Что же ты ходишь закрытая? —
Ну-ка вытащи свои сиски!
Пусть они машут размашисто,
Пусть они пляшут ишь как!
Только не говори, что ты старше стала,
И плясать они будут слишком.

У наших ангелов разное
Аэродинамическое сопротивление,
Разная резистентность к соблазнам,
Разный уровень рвения,
Разные ценности и предпочтения,
Разные фобии и аллергии,
Они отбрасывают разные тени,
Пусть и всегда благие,
Разный уровень иммунитета,
Крайне разное им в пищу гоже,
У них и кожа разного цвета,
И рожи разные тоже,
Они даже, разные лелея обиды
И скаля разные клыки и резцы,
Оспаривают принадлежность к общему виду.