Мария Мельникова: В случае жизни. стихотворения

Зайцем бешеным из-под куста
На меня взглянула Простота.

Зайчий коготь в палец мне длиной.
Мне бы не ходить в лесу одной,

Соблюдать бы мне хороший тон —
Только у меня в руке бидон,

И грибы зовут меня: «Идем!»
Горьким подосиновым огнем.

Мир поймал меня и дал мне пизды.
И, довольный, ушел заниматься своими делами.
А я отряхнулась, поплакала и продолжила заниматься своими.
Мир кажется, был не особенно озабочен
Результатом, а я после чашки чая решила,
Что не буду я делать на этом акцент и вообще —
Что я буду его расстраивать? Делать мне нечего,
Кроме как множить рыдающих клоунов
В этом горелом цирке?
Так и живем, и живем…

Выстирать пляжное полотенце, убрать скорей,
И пора уже думать, что мне дарить тебе,
Бедный мой месяц умирающих голубей
И бессмысленного городского сияния яблок в траве.

Это знание не достанется никому.
Или червям? Поэт, дай уже червям отдохнуть.
Это для человека, да и ему ни к чему.
Яблоки укладываются, чтобы уснуть

И проснуться, возможно, деревьями, но, скорее всего, никем.
В парке плод не ценнее древа, таков порядок вещей.
Город любит чужие истории, но не совсем,
А в определенное время года не любит вообще.

Вспышка июля – и снимки мастер унес с собой;
Август – месяц сомнительного литья из всего
Другого всего. Он готовится заполнять тобой
Форму прошедшего времени, если повезет – твоего.

А если не повезет, то не повезет – все равно замри.
Август, а ты не много ли просишь дарить?
Он отвечает: «Переверни меня и смотри».
Ты издеваешься? Я пытаюсь не наступить

На ужасное под ногами, путешествующее налегке,
Без-тела-по-серому-небу-асфальта-куда-нам-всем.
Трихомоноз это называется. Лист шелестит к ноге,
Отчетливо слышится слово «съем».

Каждый располагает тем, что всего неохотней гниет.
Крыльями, зернами. Как это будет со мной?
Медленно и некрасиво исчезают птица и плод,
Оставляя меня ухаживать за пустотой.

Ухаживать надо, поскольку это не волкодав.
Оно поднимает голову и глядит на меня.
Я в ужасе и готовлюсь про кто из нас прав.
Чудище окончания лета настолько меньше меня.

Была и буду мертва, а сейчас – жива.
Смешно, и в парке косят траву, светофор погас,
Птица и плод с облегчением возвратились в слова,
Монстры нуждаются в нас.

Дверца в рай размером сорочью гузку.
Проход в преисподнюю шириною с «если».
А я стою столбом и пытаюсь перевести на русский
Крик солнечного света на железнодорожных рельсах.

Урок закончится, и всем придется встать,
Собрать, закрыть, помыть, задвинуть стул,
И подойти, и предъявить училке
Все то, что получилось. Ой-ой-ой.
Училка непонятна и стара.
Ей сколько – сорок, сорок пять, пятьсот?
Как это скверно – не уметь считать
Нормально – и вообще не разбираться
В характере вот всех вот этих взрослых.
Откуда только все они взялись?
Одни, конечно, говорят – не злая,
Другие – что, конечно, очень злая,
А третьи – что вменяема вполне,
Но долго нелюбима мужиками,
И вот от этого и закидоны.
А как на самом деле – фиг поймешь,
Пока не станет безнадежно поздно.
Марьванна, пожалейте дураков!
Мы все тут жертвы одного аборта!
Мы хором с дуба рухнули на кактус!
У нас дневник похитили пришельцы,
А сменку изжевала чупакабра!
А жопа, из которой наши руки,
Застряла в параллельном измереньи!
Никто не понял, что мы проходили!!!
А если честно, то никто не слушал,
А если вот прям супермегачестно,
То мы вели себя, как полные козлы,
Поскольку думали, что это все не надо.
Нам, правда же, никто не объяснил,
Что это – то, что есть на самом деле!
А может, объяснял, но мы забыли!
Причем, забыли, кажется, специально.
Марьванна, ну вы, правда, нас поймите!
Мы думали, что это просто школа!
Что это просто нужно для порядку —
Детей всем этим радостно помучить,
А после отпустить обратно в лес.
Ну не могло же это быть серьезно —
Все эти буквы, звери и фигуры,
Оценка, краски, ножницы и клей!
Мы думали вообще, что повзрослеем,
А там уже все будет по-другому.
А оказалось, – нет там ничего…
А то, что мы изжопными руками
При помощи ушибленных мозгов
И полного непонимания предмета